Руга посмотрел вниз на девушку и пнул ее, поспешно отправляя из покоев, затем снова взглянул на человека перед собой. Несмотря на пошатывание, вызванное большим количеством выпитого вина, он не выказывал страха.
— Кто послал тебя? — резко спросил Руга.
— Кто послал меня? — улыбнулся Аттила. — Астур. Астур послал меня.
Руга пристально посмотрел на него.
Незнакомец протянул руку и стащил колпак с широкого, загоревшего на солнце лба. Старый каган увидел три едва различимых красноватых шрама. Порезы на щеках вошедшего были хотя и мертвенно-голубого цвета, но аккуратными, сделанными, очевидно, в младенчестве матерью. Без сомнения, правителем был один из своих. Но со шрамами на лбу он выглядел непривычно среди остальных жителей: такими отметками обладали лишь предатели, осужденные на смерть в изгнании.
Аттила стоял перед каганом, сохраняя полное молчание, лишь слышно было, как капает кровь с лезвия меча. Руга казался рассеянным, сбитым с толку, а затем, к удивлению, вождь выразил радость. Он сделал шаг вперед и обнял Аттилу полными руками.
— Мой мальчик! — воскликнул старый каган. — Ты вернулся спустя тридцать лет! Конечно, это Астур послал тебя! Конечно, Астур наблюдал за тобой и закрывал своими крыльями все тридцать лет!
Он отступил, остановился недалеко от Аттилы и начал бормотать:
— Мне не верилось, что мы когда-нибудь снова увидимся, когда я выслал тебя по закону и обычаю племени. Даже вождь не вправе пренебрегать законом своего народа. Помни это, мой мальчик, коли вернулся в свою страну. О, Аттила, я бы отдал тебе все…
— Ты убил моего отца, — произнес Аттила. Он протянул левую руку и повернул ее вверх ладонью. — Вот наконечник стрелы, который я вынул из скелета сегодня. Из его покинутой и одинокой могилы.
Руга пристально посмотрел затуманенными глазами и, заикаясь, что-то промямлил. Затем он развернулся и сел на кушетку.
— Сядь рядом со мной, — сказал каган.
Вошедший стоял.
— Аттила, — промолвил старый вождь. Руга вытянул полную дрожащую руку, словно хотел дотронуться до лица, до шрамов предателя. Но потом он снова опустил ладонь. Верховный вождь глубоко вздохнул и выдохнул:
— Мундзук не вызывал благоговейного трепета. Его убили, да. Но это убийство со мной нечего обсуждать.
Глаза Аттилы сверкнули, но гунн промолчал.
— Память — странная штука, и воображение часто притворяется ею. — Руга покачал головой, словно искренне печалясь. — Ты знаешь закон племени. После рождения Бледы, твоего старшего брата, Мундзук ни разу больше не спал с вашей матерью. В могиле его кости теперь лежат в одиночестве. Да, обними меня, мой мальчик. Я…
Аттила упал на шею кагану и обвил ее руками.
Руга рыдал от горя и счастья.
— Мой мальчик, — говорил он, — мой мальчик…
Его голос оборвался из-за очередного прилива эмоций. Затем все резко закончилось, и из открытого от удивления красного рта не вырвалось более ничего, кроме коротких вдохов.
Аттила снова обвил шею старика, но наконечник стрелы, что убила Мундзука, по-прежнему находился в ладони левой руки. Вцепившись в кагана, словно сжавший челюсти волк, он медленно прижал острие к стискиваемому горлу Руги.
— Ты лжешь, — тихо прошептал гунн.
Пятнистые руки старого кагана, которые выдавались вперед, как и мышца вокруг шеи, задрожали под пальцами душителя. Но Аттиле это показалось трепетом мотылька. Ноги старика, обутые в сандалии, дергались по тростниковой циновке, глаза с мольбой закатились вверх.
Аттила сжал пальцы еще сильнее, проткнув наконечником стрелы кожу и, наконец, пронзил дыхательное горло… Кровь сочилась сквозь пальцы убийцы с пеной и пузырями, появлявшимися из порванных легких.
— Мой мальчик, — прохрипел умирающий каган. — Мой сын…
Аттила положил одну руку на лоб Руги и откинул назад голову, а большим пальцем другой руки еще глубже вбил наконечник стрелы в окровавленное горло. Острие, грязное и ржавое, со скрежетом воткнулось в позвоночник, с последним сильным толчком прошло сквозь него, и старый каган испустил дух.
Убийца вождя вытащил большой палец руки из зияющей дыры. Кровь сгустками лилась оттуда, затем превратилась в струйку, но вскоре перестала хлестать.
Человек, прервавший жизнь кагана, отступил назад, весь в поту, его руки блестели от крови. Гунн не отрывал взгляда от мертвеца перед собой. Грудь убийцы резко вздымалась, Аттила выглядел так, словно до сих пор сражается.
Он резко встряхнул головой.
Потянувшись за мечом, Аттила намотал на руку потускневшие волосы старого вождя и отсек Руге голову. Затем он вышел в главные покои для гостей, снова сел на коня, который замер в нетерпении, и, внимательно осмотрев место побоища, потянул за удила и выехал из палатки.
Снаружи, на естественной арене, созданной стоявшими кругом палатками главных вождей племени, в самом центре лагеря, Аттила бросил голову кагана с раскрывшимся от удивления ртом в пыль, сел и стал ждать. Отовсюду медленно собирались испуганные люди — немолодые растолстевшие мужчины с открытыми ртами, как у мертвого Руги, женщины с огромными от ужаса глазами, несущие младенцев, объятые любопытством грязные дети, проползающие между ног родителей…
Всего оказалось около нескольких сотен человек, и мужчин было гораздо больше, чем женщин. Рождение детей, одного за другим, подрывало женское здоровье, а прекратившиеся на время войны не уносили жизней мужчин. Перед прибывшим стояли одетые в лохмотья грязные мирные люди.
Когда убийца кагана рассматривал их, раздался голос. Чанат воскликнул:
— Это верховный вождь Аттила!
Люди подхватили его слова и, как один, воскликнули:
— Это верховный вождь Аттила!
Но Аттила по-прежнему рассматривал своих людей, и на его лице не промелькнуло и тени улыбки.
После долгого неудобного молчания вождь отозвал Чаната в сторону.
— Принеси мне огня.
Чанат подъехал к рядам стоящих друг возле друга соплеменников, и те кинулись выполнять его просьбу. Вскоре принесли не менее восьми горящих камышовых факелов. Старик выбрал тот, который казался самым ярким, и вернулся к своему властителю. Аттила взял факел в правую руку, потянул за уздцы, приблизился к каганскому шатру. Белые войлочные стены загорелись. Пламя тут же перекинулось и на деревянные столбы, на которых крепился шатер.
— Мой господин… — произнес идущий рядом Чанат. — Девушка…
— Гм, — ответил Аттила, поворачивая к нему голову и неспешно гладя свою тонкую бородку. — И золото.
Он ударил пятками по бокам коня, и испуганное животное взвилось на дыбы и тихо заржало: дым уже начал щекотать ноздри. Аттила вытащил из-за пояса аркан и стал безжалостно пороть несчастное создание по крупу. Другой же рукой гунн так сильно натягивал поводья, что конская морда оказалась почти вжатой в шею. Пятки всадника снова впились в раскачивающиеся бока жеребца, когда тот резко заржал. Его крик исходил из наполовину пережатого горла. Затем конь прыгнул вперед и исчез в охваченной пламенем двери палатки.
