И теперь оказалось, что все это правда. Меранские путешественники действительно побывали в этой прекраснейшей из земель и дали достоверные описания того, что там нашли. Но люди сегодняшнего времени давно забыли, где лежит Элдимия — не в какой-то сказочной стране, куда на пути заходит звезда Вечерняя и Утренняя, но на самой планете. Легенды были не досужим вымыслом, а отблеском воспоминаний о прежних веках, когда Мера и Арайния были связаны волшебным порталом. И только народ фей все это помнил — те немногие, кто еще остались на этой стороне портала, когда он закрылся, и тосковали по своей истинной родине. Сейчас Эйлии вспомнились слова их гимна в честь Эларайнии, который был не только гимном, но и плачем:
Несем тяжелый жребий свой:
Трудясь, попасть в твои чертоги, —
Как унесённые волной
И не обретшие дороги.
Владычица страны без битвы,
Не знавшей горе и слезу!
О Цвет Ночей, услышь молитвы
Детей, потерянных внизу![1]
Каково это — быть как эти «не обретшие дороги», не способные вернуться на любимую Арайнию, глядящие на далекое недостижимое сияние родного мира в вечернем небе, пока их род редеет и вымирает в этом? Она сама, глядя на далекую планету, ощущала, как тянет ее туда все сильнее. Планета сияла, как маяк, как окно в теплом и освещенном доме, мелькнувшем путнику в дождливую ночь. Эйлия вспоминала ее теплые и обильные моря, экзотические цветы и деревья, ее близость к жизнетворному солнцу. И даже ее небольшая луна была полна растительности, как небесный сад. Ей вспомнились ее покои во дворце, в Халмирионе, и ее настоящий отец и родственники, гадающие, куда она могла деваться, и тревожащиеся за нее, и душа ее потянулась к этой далекой точке света, как было много лет назад на этом же острове, когда она не понимала еще причин этого мучительного желания. Откуда она тогда знала?
Эйлия прислонилась лбом к холодному стеклу и глядела на планету, пока ее не закрыло наплывшее облако. Потом она вздохнула и вернулась к кровати.
Наконец-то она заснула неглубоким тревожным сном, полным беспокойных сновидений. Темные, как тени, проходили перед глазами силуэты. Появилось лицо — молодой мужчина, светловолосый, с ласковыми небесно-голубыми глазами, но он исчез, когда Эйлия с тоской к нему потянулась. Его сменило лицо другого человека, и бледная кожа странно контрастировала с глазами и длинными волосами, яркими, как пламя… Он наполнил ее страхом, и все же руки ее тянулись к нему. Но она отдернула их и застонала, заметалась во сне. Появилась женщина, золотоволосая, с фиалковыми глазами, глядящая на нее нежно и прогнавшая то, другое лицо. Потом замелькала череда изображений — сцены битвы и сумятицы, армии орущих воинов. С полного звезд черного неба камнем падали драконы. И появилось еще одно лицо, сияя сквозь неразбериху и хаос, — лицо старой женщины с белыми волосами, собранными в узел. Глаза ее были непрозрачного серовато-белого цвета, и все же наполнены сочувствием и мудростью, не знающей возраста.
— Ана, — всхлипнула Эйлия, мечась из стороны в сторону. — Ана…
Но и это лицо исчезло, и появился вместо него обширный пылающий иссиня-белый свет: звезда, искаженная до каплевидной формы. С конца ее стекала длинная струя синего дыма, завивающаяся спиралью, сворачивающаяся в круг с черной дырой в центре. Темнота зияла на Эйлию огромной пастью, затягивая в себя. Она не могла противиться, ее сейчас всосет в эту умирающую спираль звездного огня и переварит…
Из середины черной пасти раздался голос, который звучал только в сознании Эйлии.
Воззри на Пасть Червя, в темноту, которую не может проникнуть свет Небес. Из этой пустоты нет выхода. Кто войдет туда, никогда не выйдет назад.
При виде этой страшной звезды Эйлия проснулась и села, трясясь от ужаса, испугавшись, что окружающая темнота — это тьма бездонной ямы. Она всегда боялась темноты, с самого раннего детства, но в этой обволакивающей тьме было нечто иное — манящее зло. Неверными руками Эйлия зажгла свечу, разогнав тени по углам. Потом она легла снова, но не могла заснуть, пока небо не стало бледнеть на рассвете.
Аурон вылетел из приглушенного сияния Эфира прямо в гущу битвы.
Его окружали сверкающие звезды и бесконечные черные глубины небес. Слева за ним пылало свирепое солнце, и планета Мера огромным голубым самоцветом возвращала его свет. Но прямо впереди лежало ослепительное сияние, круглое, белое, окруженное туманным ореолом, а вокруг мелькали мотыльками возле лампы контуры поменьше. Он бросился вперед, сложив крылья, летя сквозь безвоздушную ночь на одном только заклинании, и увидел, что гало представляет собой конус светящихся паров, устремляющихся длинными прядями волос на ветру прочь от яркого шара. Они тянулись на миллионы лиг. Светящийся предмет был кометой, целившейся прямо на него и сбрасывающей свою мантию по мере приближения к огням солнца. Темнокрылые тени защищали ее, а лоананы и херувимы с орлиными крыльями нападали со всех сторон.
Одна из черных теней, почти невидимая на фоне пустоты, бросилась на него, и Аурон уклонился от атаки, вильнув в сторону. Раздосадованный огнедракон щелкнул челюстями и полыхнул холодным красным глазом — дикий, как зверь, преисполненный злобной хитрости. Но его пылающее дыхание было бессильно в пустоте, потому что поддерживающий жизнь создания воздух кончался слишком близко к его собственному телу. Когда огнедракон развернулся на второй заход, Аурон оказался к нему лицом к лицу и нырнул под тело атакующего. Плиты брони на брюхе чудовища были не столь мощны, как чешуя на спине, и быстрый смертоносный удар всех четырех лап оставил на ней глубокие раны.
В другой раз Аурон продолжал бы схватку до конца, но сейчас небесный император Орбион послал его только наблюдать за ходом битвы и докладывать ему. Он оставил огнедракона на добивание двум другим лоананам и полетел ближе к голове кометы. Она светилась лишь отраженным сиянием солнца: поверхность ядра не была горячей — она состояла из серовато-белого льда, изрытого трещинами и ямами, как поверхность ледника. Это была, в сущности, гигантская градина, создавшаяся далеко отсюда в вечном холоде межзвездного пространства. Когда Аурон пролетал над темной пещерой на солнечной стороне, из ее глубин показались новые силуэты огнедраконов. Сразу же им наперехват бросились лоананы и херувимы. Крики их были беззвучны, не могли вырваться за пределы воздушных коконов, но Аурон мысленно ощущал взрывы боли и гнева сражающихся. Битва шла вокруг него повсюду, когда он полетел к поверхности кометы. И это была не гладкая поверхность, а ландшафт — серо-белая равнина, зияющая черными трещинами и окруженная стенами намерзшего льда. В небе полярным сиянием переливался хвост кометы. Аурон опустился на льдину и остановился на миг, созерцая пейзаж. В прежние дни немерейские маги катались на кометах для удовольствия, и даже он ощутил, насколько это чудесно — летать на таком быстром небесном теле.
Орлиноголовый херувим спланировал с неба и сел на лед рядом с ним.
Привет, лоанан! — позвал он безмолвно, разум к разуму.
