Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
– Кто знает. – Отец вздохнул. – Может, мы пойдем. А может, он к нам придет.
– Как это? – Леон высунулся из-под тулупа.
– А вот так. – Отец обернулся, посмотрел на сына, улыбнулся. – Неспокойно вокруг. И с каждым годом все беспокойнее и беспокойнее. Раньше мы каждый год на тот берег ходили. Дрова собирали, валежник. Сучья, ветки. Знаешь, как горят? Ух! Закинешь парочку, а в избе уж жара. И это когда мертвяки вовсю шастали… Бывало, рубишь сучья, глядь, а он стоит на той стороне поляны да смотрит. В сосульках весь. Страшный.
– И как же тогда?
– Да ничего, огня они боялись. Шуганешь его факелом-то, и готово. Они, мертвяки, тупые. Жрут только. Голод их гонит. – И он тяжело вздохнул. Леон тоже вспомнил того покойника, что убил брата. – Но это раньше. Сейчас-то совсем другое.
– Думаешь, к нам мертвяки пойдут? – настороженно спросил Леон.
Отец тихо засмеялся. Передразнил:
– Мертвяки… Эх ты, зайчишка-трусишка…
– Я не боюсь! – Леон нахмурился.
– Да? – Отец поднял бровь. – А зря. Я вот боюсь…
И он снова вздохнул.
– А может… – Леон выбрался из-под тулупа, подсел к отцу. Далеко впереди кто-то шел по дороге, тоже на ярмарку. – А может, к нам тогда придут паладины?
– Не дай бог, – серьезно ответил отец.
– Почему? – И Леон вспомнил красивую картинку в Священной Книге, по которой учил грамоте всех детей сельский священник. Высокий воин на огромном коне, с копьем, пронзающим уродливого черта. Черт был мерзкий, воин мужественный, в блестящих доспехах. А еще вспомнились поучительные истории, которые читал им все тот же священник и после которых все мальчишки только и играли в паладинов… – Почему?
– Паладины, сынок, просто так не появляются. Беда за ними по пятам ходит. Беда да смертушка лютая. Наше крестьянское дело хлеб сеять, детей растить да десятину отдавать. А их паладинская доля ух суровая.
– Но и у тебя же дома копье стоит?
Отец засмеялся. Он вообще много и часто смеялся, здоровым чистым смехом. За это Леон любил его еще больше.
– Копье. Ну ты скажешь тоже. Это не копье, а так, цацка дедова. Из косы сделана. Сечешь разницу? У нас копье это по необходимости. От нужды. А для паладина копье, как для меня лопата. Жизнь. Вот крестьянская жизнь – она в чем?
– В чем? – переспросил Леон.
– Крестьянская жизнь, – сказал отец поучительно, радуясь возможности спокойно, без спешки поговорить с сыном о чем-то отвлеченном. – Она в поле, в плуге, в яблоках вот. В хлеву, где скотина. В земле. Крестьянин – это ведь не просто мужик с лопатой да мотыгой. Крестьянин – это и есть земля, плуг, поле, яблоки, хлев, зерно. Оттого и люди мы такие…
– Какие? – Леон заглянул отцу в глаза.
– Такие. – Тот ухмыльнулся. – Вот как земля. И мягкие, и твердые, и чистые, и грязные…
– Грязные! – Леон весело засмеялся.
– Ну да! Грязные. А что? – Отец шутливо толкнул его локтем. – Какая земля, такие и мы.
– А паладин?
– А паладин, сынок, – отец мигом посерьезнел, – паладин – он другой. Его жизнь в мече, в копье, в топоре, в доспехе. В смерти его жизнь. И он сам… Эх… Потом как-нибудь поймешь.
Они помолчали.
– Пап, – снова ткнулся к отцу под руку Леон. – Пап?
– Ну что?
– А почему про дедушку говорят, что он был лихой?
Отец закашлялся.
– Это где ты слышал?
– Да вот, говорили. – Леон неопределенно пожал плечами. – Слышал…
– Глупости говорили, – решительно мотнул головой отец. – Дед был сильный. Со всех сторон сильный. В следующий раз услышишь где, мне скажи, я этим болтунам уши надеру.
Леон указал вперед.
– Смотри, папа, священник.
По дороге действительно шел монах. Черная, длинная ряса, на шее тяжелая цепь, в руках длинная палка с крюком наверху. Бородатый священник остановился у обочины, обернулся.
– Подвезти, святой отец?
– Благодарствую.
Монах, легко толкнувшись посохом, запрыгнул в телегу.
– На ярмарку? – спросил отец.
– Скорее вслед за ней.
Отец понимающе кивнул.
Леону монах не понравился. Он не был похож на их приходского священника. Тот был строг, но у него не было в глазах этой. Леон не смог найти подходящего слова.
Глаза у монаха были неприятные. Будто покрытые масляной пленкой. А под нечесаной бородой блуждала по губам неприятная улыбка.
– Хочешь конфетку? – спросил монах, глядя Леону прямо в глаза. Его руки что-то искали под рясой, хотя холщовая сума висела у священника на плече.
– Нет, – буркнул Леон и прижался к отцу. Тот обнял сына за плечи.
Дальше ехали в тишине.
Глава 4
Ярмарка была оглушительна. Ее зазывалы кричали, казалось, в самые уши. От ярких цветастых шатров рябило в глазах. Вывески, картинки, крики, смех. Кто-то спорит за медяшку, кто-то раздает все задаром. Колесом катятся скоморохи, солидно выпятив животы, прохаживаются купцы. Тут легко можно было потеряться, и вместе с тем тут все было на виду.
– Держись около меня, – сказал отец Леону. – Если потеряешься, встретимся у телеги. Все понял?
Тот завороженно кивнул. Прямо перед ним поднимался по висящему в пустоте канату факир, худой, не человек, а скелет, обтянутый кожей, он невозмутимо перебирал руками, поднимаясь все выше и выше, пока не забрался на самый верх и не уселся там на кончике каната, словно курица на насесте. В его корзинку летели мелкие монетки. Леон тоже бросил бы что-нибудь, но в карманах было пусто. Мальчик хотел было спросить медяшку у отца, но обнаружил, что тот уже ушел далеко и сейчас спорит о чем-то с купцом в цветастом халате. Леон побежал за ним.
– Пап. – Он подергал отца за рукав.
– Что, малыш? Не отставай. – Отец рассеянно отмахнулся от купца и пошел дальше.
А впереди уже шумный, разрисованный, с длинным, до самого подбородка, горбатым носом человек радостно хохотал, открывая красный большой рот. Человек был такой высокий, что голова его поднималась выше любой ярмарочной палатки.
– Ах-ха-хаа!!! – бесконечно смеялся он, перешагивая на длинных ногах-ходулях через прохожих. – Ах-ха-хаа!!!
Мальчик встал как вкопанный. А высокий человек увидел его, засмеялся еще громче, наклонился и вдруг, будто из воздуха, достал большой леденец и протянул его Леону. От человека пахло пудрой, старыми вещами и ванилью.
– Спасибо, – пробормотал Леон, а великан перешагнул через него и пошел дальше, беспрерывно смеясь и хлопая в ладоши.
Леденец был разноцветный, круглый и такой сладкий, что заныли зубы. Тут, на ярмарке, все было таким. Слишком ярким, слишком сладким, слишком громким, слишком веселым, слишком большим. Сплошной, непрекращающийся гротеск. Но после лета, наполненного работой, заботами и тяжелым трудом, после осени с ее урожаем, дождями и ночными заморозками, все это было откровением!
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
