Они вышли на свежий воздух. Над ночным городом висели звезды и нудно завывали сигналы отбоя воздушной тревоги.
— По тому же плану? Нет, не думаю. — Алекс тоже попросил сигарету. — Сейчас будут дня три разбираться, а потом… — он прикурил и закашлялся, — потом… кхе, кхе… прилетят снова. Если… кхе, кхе… наш Харрис не отступится или ваш фюрер не сдастся.
Со стороны шоссе показалась вереница фар.
— Черт! — ругнулся Эйтель. — А где моя машина? Эй, фельдфебель, — позвал он стоявшего неподалеку унтер-офицера и бросил ему ключи, — разыщи мою машину и подгони сюда. Она где-то там, у железнодорожного переезда.
Колонна легковых автомобилей приближалась.
— Не успеем, — сказал Эйтель, отшвыривая сигарету. — Хотел хоть тебя отправить домой.
Урча и переваливаясь на кочках грунтовой дороги, машины подрулили к щурившимся от света фар офицерам. Прибыло все городское начальство от крайсляйтера и бургомистра с шефами полиции и гестапо до руководителя местного гитлерюгенда и главного санитарного врача города.
— Сколько сбили? — спросил Кеттнер у Эйтеля. — А они не вернутся?
— Сегодня вряд ли, герр крайсляйтер. А там — кто их знает.
Братьев принялись поздравлять, пожимать руки, задавать вопросы. Кеттнер разъяснял присутствующим суть трюка с ложной целью и перестановкой пушек так, словно был главным автором этой идеи. Впрочем, понять что-либо из его разъяснений было трудно, тем более что политический руководитель находился явно подшофе.
— Завтра ждем гауляйтера, — сообщил он торжественно. — Утром посмотрим наши трофеи.
— Если вы имеете в виду самолеты, то от них мало что осталось — они же деревянные, — пояснил Эйтель.
— Как деревянные? — выпучил глаза Кеттнер, дыша перегаром. — Англичане всю страну разбомбили, летая на деревянных самолетах? — Его удивлению не было предела.
Пришлось объяснять, что те, которых сбили, — деревянные, а те, что улетели, — металлические.
Минут через двадцать Эйтель, сославшись на накопившуюся за трое суток усталость, испросил разрешение уехать вместе с товарищем домой и завтра не выходить на службу. По дороге, воспользовавшись тем, что город еще не спал, братья навестили одного из знакомых Эйтеля, спекулировавшего спиртным и деликатесами. Они купили у него несколько бутылок коньяка и коробку консервов для организации, как пояснил старший Шеллен, «маленького бомбауса».
— Иногда от этих прохвостов есть определенная польза, — оживленно рассказывал Эйтель уже дома, расстегивая ремни и стаскивая с себя китель. — Услугами этого жучилы не брезгует даже шеф полиции.
Но «бомбауса» не получилось: приняв ванну и выпив рюмку, Алекс лег на кровать и закрыл глаза. Брату ничего не оставалось, как, выкурив на кухне несколько сигарет, сделать то же самое. Однако ночью, когда, не включая свет, чтобы не потревожить Алекса, он пробрался на кухню, то обнаружил его там. Алекс сидел в полумраке лунного света, набросив на плечи шинель. На столе перед ним стояла почти пустая бутылка.
— Фу ты, черт! Напугал, — вздрогнул от неожиданности Эйтель.
Он задернул шторы светомаскировки, включил свет и сел напротив. Некоторое время оба молчали.
— Не переживай, — сказал, наконец, Эйтель. — На твоем месте я поступил бы так же. В конце концов, кто сказал, что наши фюреры, короли и президенты непогрешимы, и мы должны выполнять их волю, даже когда их собственные действия перестают внушать уважения.
— Значит, твой фюрер тебе уважение внушает до сих пор? — вяло, слегка заплетающимся языком заметил Алекс.
— Нет, просто я не попал в ситуацию, подобную твоей. — Эйтель плеснул в стакан и себе. — Ты, главное, не кисни. Во-первых, никто ничего не узнает; во-вторых, завтра же отправлю тебя на север — у меня на этот счет есть идея, и ты смотаешься к нейтралам или сразу к своим; в-третьих… в-третьих, я тебя предупреждал.
— Да я все понимаю, Эйтель, — Алекс откинул голову назад и закрыл глаза, — я спасал людей от бессмысленного уничтожения, я спасал город, спасал того кладбищенского инвалида и маленькую девочку Фриду. Все это так, но скажи, разве смогу я теперь пожать руку, протянутую мне британским офицером? Да что офицером — простым англичанином? Разве смогу я после всего этого посмотреть в глаза ребят из своей эскадрильи? Даже Осмерт, этот мерзавец и подонок, и тот по всем меркам выше меня.
— Какой еще Осмерт?
— Да… там один… неважно.
— Почему неважно, расскажи.
И Алекс коротко поведал брату про печальную историю Каспера Уолберга и про роль в ней Осмерта, а также про дневник своего друга — тетрадь в зеленой обложке, которую он обещал передать его родителям.
— Ладно, пошли спать, — сказал Эйтель, видя, что еще немного, и его брат уронит голову на стол. — А что касается твоих самокопаний, то наплюй на все, мой тебе совет. Я всегда подам тебе руку! И я буду горд и счастлив отдать за тебя свою жизнь.
* * *
Утром долго звонил телефон, но Эйтель накрыл его подушкой. Потом прибыл курьер. Он сообщил, что их обоих — гауптмана Шеллена и лейтенанта фон Плауена ждут в городской магистратуре.
— Приехал гауляйтер и какое-то начальство из Берлина, — добавил он, уходя.
— Начинается, — ворчал Эйтель, просовывая ремень портупеи под погон. — Сейчас станут лепить из мухи слона. А через несколько дней британцы все равно разделают нас, как бог черепаху.
— Может, мне не ехать? — спросил Эйтель.
— Да этот уже видел тебя. Теперь неудобно. Голова-то не болит? Выпей аспирину.
— Ты говорил, что сможешь отправить меня куда-то на север.
— Можно попробовать, — Эйтель сменил свою черную повязку на свежую и принялся примерять давно не ношенную фуражку. — Как раз вчера я узнал, что полковник Нордман прилетел в Шарфенштат — это перевалочный аэродром здесь поблизости. Оберст Карл Нордман — инспектор дневной истребительной авиации Восточного фронта.
— И, конечно, твой хороший знакомый?
— Не то чтобы хороший, но то, зачем он мотается по аэродромам, нужно больше ему, чем мне.
— И зачем же он мотается?
— Зачем? — Эйтель надел серые замшевые перчатки, протянув вторую пару Алексу. — Он по всей стране собирает пилотов для работы на севере. Там сейчас идет грандиозная эвакуация войск и гражданского населения из окруженных районов. Нужно обеспечивать прикрытие морских транспортов. Самолетов полно, а летчиков не хватает. Вот он и собирает пилотов по госпиталям, да всяких бесхозных, у которых, пока они лечились или ездили в отпуск, расформировали летную часть.
Когда они подъехали к громадному зданию городской ратуши, сложенному из желто-серого камня и своей тяжелой архитектурой походившему, с одной стороны, на замок, а с другой — на католический собор, их уже ждали. Знакомый Эйтелю офицер проводил братьев в гардероб, а затем наверх, в большой, на четверть заполненный людьми, актовый зал. Кеттнер тут же подхватил обоих Шелленов и подвел к человеку с золотыми дубовыми листьями и орлами на петлицах коричневого пиджака. Алекс, не столько видевший гауляйтера Саксонии на дрезденском кладбище — он стоял слишком далеко, — сколько слышавший его зычный голос, сразу понял, что перед ним Мартин Мучман. Выражение его крупного лица с пухлыми губами, мясистым носом и несколько выпуклыми бледно-голубыми глазами не оставляло сомнений, что человек этот сколь властен, столь же и жесток. «Этот будет держать оборону до конца», — подумал Алекс.
