Он улыбался, не чувствуя за собой никакой вины.
– Если мне позволен только один поцелуй, пусть он запомнится тебе надолго. – Продолжая прижимать ее к себе, он наклонил голову.
Губы его были теплым и на удивление нежными, и они искушали сильнее, чем она могла бы представить. Она пыталась держаться твердо, но невольно растаяла под лаской его губ.
Он нежно покусывал ее нижнюю губу, пока ладонь его скользила по ее спине. Бринн почувствовала, что тело ее откликается на ласку самым неожиданным образом. Она не была готова к тому, что ее предаст собственное тело.
Невольно она приоткрыла губы, и Уиклифф тут же этим воспользовался. Нежно, но непреклонно язык его проскользнул внутрь ее рта. Вторжение было неспешным, но полновластным. Вкус его показался Бринн невероятно возбуждающим.
Вскоре поцелуй его сделался более требовательным. Бринн не могла поверить в то, что она способна испытывать столь острое желание. Каждый нерв в ее теле натянулся. Между тем язык Уиклиффа продолжал заигрывать с ее языком, обвивая его, медленно отступая и вновь наполняя собой ее рот. Тихий беспомощный стон сорвался с губ Бринн. Она чувствовала движение его бедер, бесстыдное покалывание в своей груди, жар, что заполнял промежность.
Затем он прижал ее еще крепче, обдав жаром своего тела, заставил вжаться в него, обтекая жесткую эрекцию. Бринн затаила дыхание. И его руки…
Кровь бешено стучала, у нее в ушах, когда его пальцы накрыли ее грудь. Где-то в далеких уголках сознания она понимала, что не должна позволять ему подобных вольностей, но сил на то, чтобы возмутиться, не было. Его умелые пальцы ласкали ее, умело, возбуждая набухшие соски.
Когда Уиклифф, наконец, поднял голову, Бринн вся дрожала. Но он не торопился ее отпускать. Взгляд его, казалось, проник в самую ее суть.
– Я хочу узнать тебя на вкус, – пробормотал он хрипло.
Бринн не могла пошевельнуться. Он удерживал ее силой одного взгляда.
Он убрал влажную прядь с ее виска и прикоснулся к вырезу сорочки. Отбросив полотенце на песок, он обнажил грудь Бринн, открыв ее солнечным лучам и своему жаркому взгляду.
Глаза его были как два ярко-голубых огня. Он опустил голову. Бринн почувствовала нежное прикосновение его дыхания до того, как губы его обхватили набухший сосок. Она всхлипнула, когда он прикоснулся к нему языком. Затем он жадно втянул сосок в рот, чуть прикусывая набухшую плоть зубами.
Те ощущения, что одновременно с поразительной интенсивностью потрясли ее тело, были настолько сильными, что Бринн лишилась сил. Колени подкашивались. Ноги отказывались ее держать. Руки взмыли вверх, и она погрузила пальцы в волосы Уиклиффа и прижала его голову к груди. Он прижал ее спиной к валуну, но она не протестовала, не обращая внимания на вопиющий у нее в голове голос разума. Он соблазнял ее, а она даже не пыталась ему сопротивляться.
Господи, что же с ней творится? Ни один мужчина не заставлял ее испытывать ничего подобного. Она не знала, что способна чувствовать такое острое, такое непреодолимое желание. До сих пор жертвой цыганского заклятия были мужчины.
Господи!
Словно издалека в сознание Бринн просочилась действительность, пока еще сознаваемая лишь смутно. Они оба были на грани безумия. Он был слишком пылок. Его страстные объятия грозили перейти во что-то иное, во что-то грозное и опасное. Бринн понимала, что на кон поставлена ее девственность. Если она немедленно не остановит Уиклиффа, то девственницей ей оставаться уже недолго.
– Нет… прошу… вы обещали, – воскликнула она.
Кое-как собрав силы для сопротивления, она оттолкнула его. Однако он не торопился ее отпускать.
Она была близка к отчаянию. Охваченная паникой, она резко подняла вверх колено, зажатое у него между ног.
Он то ли вскрикнул, то ли застонал от боли, но результат оказался именно тем, на который она рассчитывала, – он выругался и отпустил ее. Бринн успела заметить, как на его лице последовательно сменили друг друга недоумение, боль и гнев. Уиклифф согнулся пополам, схватившись за колени и пытаясь отдышаться.
Это Грейсон научил Бринн обороняться от слишком настойчивых кавалеров, сообщив о том, какие места у мужчин самые уязвимые. И впервые за несколько месяцев она мысленно воздала брату хвалу вместо того, чтобы его проклинать.
Она, конечно, сожалела о том, что причинила Уиклиффу такую боль, но не могла придумать ничего лучше, чтобы вывести их обоих из грозившего ей весьма серьезными последствиями состояния.
– Простите, – пробормотала она и запальчиво добавила: – Но вам не следовало так меня целовать и все остальное…
Все еще задыхаясь, он сказал, немало ее удивив:
– Я знаю. Я вел себя непростительно грубо.
Бринн с опаской взглянула на него и пошла к камню, на котором была сложена ее одежда.
Его чувственный рот скривился то ли в гримасе боли, то ли самоосуждения.
– Это я должен просить у вас прощения. Единственное, что меня оправдывает, так это то, что вы вскружили мне голову.
Бринн немало удивило его извинение, но она не была вполне уверена в том, что ей следует ему доверять. Она прижала платье и туфли к груди, скрывая обнаженную грудь.
– Полагаю, вы просто не могли удержаться, – ворчливо произнесла она и, продолжая прижимать к себе одежду, повернулась к нему спиной и по каменистой тропинке стала взбираться на утес, не обращая внимания на пораненную ногу.
Один раз она все же оглянулась. Лорд Уиклифф стоял у кромки воды и смотрел на нее снизу вверх. Он стоял, широко расставив ноги, упираясь ладонями в бока, словно властитель горного королевства, с вершины утеса оглядывающий свои земли. Он не собирался ее преследовать.
Бринн вздохнула с облегчением, однако она была уверена в том, что видит наглеца не в последний раз.
Глава 2
С большой неохотой Бринн вышла из семейного экипажа и взяла под руку брата. В особняке герцога Хеннеси, самого богатого и знатного в округе, ярко горели все окна. Только у Бринн не было никакого желания посещать это высокое собрание, каким бы избранным ни было общество, и как бы редко ни выпадала ей возможность попасть на бал.
– Ты могла бы попробовать улыбнуться, детка, – язвительно заметил Грейсон. – У тебя такой вид, словно ты идешь к гильотине, а не на бал.
– Я бы предпочла тихо посидеть дома.
– Я знаю. Но герцог вот уже три года никого не приглашал к себе. Не стоит его обижать отказом, как, впрочем, не стоит настраивать против себя, его блестящего гостя.
При мысли об этом самом госте у Бринн совсем испортилось настроение. Граф Уиклифф… Престарелый герцог устраивал прием в честь его знаменитого лондонского визитера.
– Более того, – с серьезным видом добавил Грейсон, – тебе полезно иногда выбираться на люди. Еще немного, и ты окончательно превратишься в затворницу.
