«Научусь ли я когда-нибудь? Станет ли это место моим домом?»
В гримерной, полной света и зеркал, были разложены на столиках краски, губки и кисточки. Три хорьчихи внимательно рассматривали Жасмину под разными углами.
— Что скажешь, Пента? — спросила Молли. — Просто красавица, правда? Чуточку светлого тона, подвести глазки... да и хватит.
— Верно, никаких хлопот, — подтвердила Глориэлла. — Чудненько. А все-таки чего-то не хватает...
Пента разглядывала Жасмину, словно диковинную статуэтку из дальних, небывалых стран.
Наконец она покачала головой.
— Только мел. Больше ничего.
Ее подруги взглянули еще раз, по-новому, и закивали. Эта мордочка — белоснежная, темноглазая, таинственно светящаяся изнутри — не нуждалась ни в карандаше, ни в тоне. Только чуть-чуть матовой пудры, чтобы не было бликов, — и больше ничего.
Впервые в жизни Хорьчиха Жасмина ощутила воздушное касание пуховки и вдохнула ее прохладный аромат.
«В один прекрасный день, — думала Пента, глядя на ее отражение в зеркале, — она покорит этот город».
Ее объявили самим совершенством и отпустили.
— Не ступай на красные коврики, милочка! Там сейчас будут устанавливать свет, — велела Молли на прощанье. — Расслабься! Все будет хорошо.
«А неплохая была мысль насчет пудры», — подумала Жасмина, ловя восхищенные взгляды и шепотки:
— Смотри-ка!
— Вот это да!
Уже прибыли и помощник режиссера, и оператор, и бригада звукооператоров, и крановщик, и кукловоды. Электрики суетились на подвесных лесах, размещая прожектора. Все знали, что сегодня на площадку выйдет новенькая, и уже пронесся слух, что зовут ее Жасминой.
Наконец явился и режиссер — бежевой масти с испещренной серебром черной маской. На его шею был небрежно наброшен старенький шелковый шарф, фирменный знак Хорька Хешсти.
Он приветственно кивнул, заметив, что все разом смолкли при его появлении.
— Доброе утро всем. На сегодня — несколько страниц. Кто-нибудь видит что-нибудь такое, что не обещает нас позабавить?
Он повернул голову, обводя взглядом коллег. Жасмина одиноко стояла в сторонке. Режиссер не моргнул и глазом. Режиссер не вымолвил ни слова. Он просто молча уставился на нее, а все вокруг уставились на него. Но в конце концов он опомнился и все-таки кивнул новенькой.
Та вежливо кивнула в ответ.
Как и все в Голливуде, Жасмина слыхала, что Хорек Хешсти дописывает новый сценарий, засекреченный до такой степени, что о нем не известно ровным счетом ничего, кроме названия — «Рассвет». Одни утверждали, что действие растянется на три фильма, другие говорили — на пять. По одним проверенным сведениям, первая часть именовалась «Исток», по другим, не менее достоверным, — «Родная планета». Все прочее сводилось к догадкам: на своем веку студия «Серебряная маска» не знала тайны более глубокой, чем этот проект, суливший поведать миру о том, как произошла вся раса хорьков, — как это представилось одному скромному режиссеру.
Но покамест Хорек Хешсти излагал совсем другие планы, а Жасмина, стоя от него в двадцати лапах, внимательно слушала.
— Итак, «Говорит дама». Надеюсь, все просмотрели вчерашние материалы. Можно двигаться дальше. Сегодня все делают в точности то же, что вчера... — Он бросил взгляд на страницу рабочего сценария и улыбнулся. — Все по-прежнему любят эту камеру!
Актеры облегченно вздохнули.
Хешсти повернулся к паре хорьков в старинных шарфах и шляпах.
— Миллиса и Нолан! Сегодня вы будете подавать всем нам пример. Будьте так любезны, не теряйте напряженности. Вот, как сейчас, замечательно. У Миллисы сегодня большая сцена, и что нам нуж...
В этот момент над головой у Жасмины что-то громко щелкнуло. Прожектор сорвался с троса и, прорезав воздух со свистом, рухнул лапах в пяти от нее.
— ГАДЮКА! — Ослепленная вспышкой голубых искр, Жасмина отпрянула, вскинув лапы, хотя защитная стальная сетка удержала все осколки.
Грохот стих. Все уставились на Хорьчиху Жасмину, онемев от изумления: не отголоски взрыва, а эхо вырвавшегося у нее ругательства звенело у них в ушах. Никто не шевельнулся.
— Мисс Жасмина, — ровно и спокойно проговорил Хорек Хешсти. — Вы находитесь в звуковом павильоне киностудии. Все мы рады, что вы здесь, и все мы хотим с вами сотрудничать. Однако мы надеемся, что впредь вы не позволите себе подобных выражений на рабочем месте.
Жасмина оцепенела, усики ее задрожали от расстройства. Первые минуты на киностудии... а она выругалась!
«Прошу прощения, сэр», — хотела сказать она, но слова застряли в горле. Удалось лишь покачать головой — «никогда!»
— Благодарю вас. — Режиссер отвернулся, еще раз смерив Жасмину быстрым взглядом, и вновь обратился к ведущей актрисе: — Итак. У Милиссы сегодня большая сцена...
Своей очереди Жасмина ожидала до полудня. Все это время она наблюдала за другими и училась — очень быстро. Свою роль она знала назубок и исполнила все как по нотам. Чинная стойка в нескольких лапах от ведущей актрисы, взгляд, исполненный теплого предвосхищения, «Теперь мы к вашим услугам, Пласидия».
Тишина. И пять слов Хорька Хешсти:
— Стоп. Снято. Благодарю вас, Жасмина.
И никаких замечаний, никаких дублей. Никаких «давайте попробуем еще раз». Жасмина даже не удосужилась просмотреть отснятую сцену: и так было ясно, что больше работать в Голливуде ей не придется.
Она до сих пор не могла поверить в то, что натворила.
«Я выругалась! — думала она. — Выругалась в звуковом павильоне!»
Только она одна из всех присутствующих не заметила, как лучились ее глаза и какой прекрасной уязвимостью сияла она перед камерой. Только сама Жасмина не обратила внимания на то, каким взглядом проводил ее Хорек Хешсти, когда она покидала павильон.
Момент был такой напряженный, что газетчики просто не могли его упустить. «Хорек Хешсти спасает жизнь юной актрисе», — гласил на следующий день заголовок в журнале «Может, и так».
Несколько ближе к истине оказалась колонка «Быть может» на страницах «Голливуда»: «Вчера на съемках фильма Хорька Хешсти «Говорит дама» весь павильон был наэлектризован: состоялось знакомство режиссера с Хорьчихой Жасминой, недавно прибывшей в «Серебряную маску» из Техаса».
Глава третья
Хорек Джоди очень скучал по Шайен. Но он не подавал виду. Хорьки не жалуются на судьбу. Хорьки не пытаются переубедить тех, кто уже сделал свой выбор и принял решение.
Она уехала на запад, а он остался в Лапке. Он все так же преданно любил лошадей и старался научиться их языку. И мало-помалу он понял, что родители Боффина были дикими лошадьми — дикими и стремительными.
