Раз Джон вновь посетил мои мысли, я бы хотел воспользоваться случаем и обратиться к одному раздражающему меня обстоятельству. Мне сделалось известно, что моего бывшего помощника недавно выставили в неверном свете и сочинители пьес, и так называемые детективные романисты. Эти лица сомнительной репутации, чьи имена не заслуживают быть упомянутыми здесь, попытались изобразить его этаким нескладным, недалеким глупцом. Ничто не отстоит дальше от действительности. Самая мысль, что я обременил бы себя неумным спутником, может быть забавной в театральном представлении, но мне подобные намеки видятся грубым оскорблением в мой и Джона адрес. Не исключено, что некое ошибочное мнение о нем могло возникнуть из его писаний, так как он всегда щедро преувеличивал мои способности, говоря с чрезвычайной скромностью о своих собственных изрядных свойствах. Однако человек, с которым я работал, выказывал зоркую проницательность и природную изобретательность, бесценные для наших разысканий. Я не отрицаю его неумения порой сделать очевидный вывод или избрать наилучший ход действий, но ум редко изменял ему в том, что касается суждений и заключений. Вдобавок мне было отрадно проводить дни своей молодости в обществе того, кто умел разглядеть приключение за самым обыкновенным делом и с непременным юмором, спокойствием и преданностью снисходил до странностей своего зачастую нелегкого в общении друга. Словом, если знатоки всерьез задались целью выбрать глупейшего из нас, то не подлежит сомнению, что позором должен быть покрыт один я.
В заключение следует отметить, что ностальгическое чувство, сохраняемое читающей публикой к моей квартире на Бейкер-стрит, во мне отсутствует. Меня уже не тянет в хитросплетение лондонских улиц, и я не скучаю по лабиринтам трущоб, населенных людьми с преступными наклонностями. Кроме того, моя жизнь здесь, в Сассексе, более не сводится к приятному безделью, и дни мои большей частью проходят либо в тиши кабинета, либо с работящими существами, населяющими мою пасеку. Я готов признать, что преклонные годы несколько уменьшили возможности моей памяти, но я по-прежнему вполне бодр и телом, и умом. Практически каждую неделю ранним вечером я совершаю прогулку к пляжу. Днем меня, как правило, можно видеть на тропинках моего сада, где я ухаживаю за травяными и цветочными клумбами. С недавних же пор я посвящаю себя важной задаче по исправлению последнего издания моего «Практического руководства по разведению пчел», чередуя это с наложением завершающих штрихов на «Все об искусстве расследования» в четырех томах. Это достаточно утомительный, многосложный труд, должный тем не менее оказаться по опубликовании ценнейшим собранием.
Однако я был вынужден отложить свою работу и в настоящее время пускаюсь в нелегкое предприятие по перенесению на бумагу прошлого — пока я не позабыл деталей одного дела, которое, по какой-то необъяснимой причине, нынче вечером пришло мне на ум. Может статься, что нижеследующие слова и описания иногда будут отличны от сказанного или увиденного на самом деле, поэтому я заранее прошу прощения за те вольности, что позволю себе для заполнения лакун и темных областей в моей памяти. Но, даже если вымысел отчасти и возьмет в рассказе о дальнейших событиях верх, я ручаюсь за то, что общий их ход — как и лица, причастные к этому делу, — будет отображен настолько точно, насколько это окажется в моих силах.
I
Дело миссис Энн Келлер с Фортис-Гроув
Мне вспоминается, что Томас Р. Келлер, сутулый, узкоплечий, хорошо одетый молодой человек, нанес мне визит весной 1902 года, через месяц после исторического полета Роберта Фолкона Скотта на аэростате над Антарктидой. Добрейший доктор тогда еще не перебрался в свои комнаты на Куинн-Энн-стрит, но, когда этот визит состоялся, он пребывал в отпуске и нежился на берегу моря вместе с женщиной, которая вскоре должна была стать третьей миссис Ватсон. Впервые за много месяцев наша квартира на Бейкер-стрит принадлежала мне одному. По своему обыкновению, я сел спиной к окну и предложил посетителю кресло напротив — в нем он смутно видел мое лицо из-за яркого света с улицы, сам будучи отменно освещен. Сначала мистер Келлер слегка робел в моем присутствии и не мог подобрать нужных слов. Я не предпринял усилий, чтобы облегчить его неудобство, но, наоборот, воспользовался неловким молчанием для того, чтобы приглядеться к нему получше. Я полагаю, что мне всегда выгодно заставить клиента ощутить свою уязвимость, и, сделав некоторые выводы о причинах его визита, я поспешил усилить его смущение.
— Я вижу, вы сильно взволнованны из-за вашей жены.
— Это так, сэр, — ответил он, видимо пораженный.
— При этом она, по преимуществу, заботлива к вам. Из чего я заключаю, что речь идет не о ее верности.
— Мистер Холмс, откуда вы это знаете?
Его прищуренный и недоумевающий взгляд пытался разгадать меня. Пока мой клиент дожидался ответа, я закурил одну из Джоновых отличных сигарет от Брэдли, в немалом количестве похищенных мною из его тайника в верхнем ящике стола. Затем, довольно раздразнив молодого человека, я неспешно выпустил дым в солнечные лучи и разъяснил то, что, на мой взгляд, было столь очевидно.
— Когда джентльмен входит в мою комнату явно встревоженный и рассеянно вертит на пальце обручальное кольцо, усаживаясь передо мною, нетрудно представить себе природу его беспокойства. На вас новая и модно скроенная одежда, но сшита она неумело. Вы, натурально, отметили незначительную разницу в длине ваших манжет, а может быть, также темно-коричневую нитку в подшивке левой штанины и черную — в правой. Но заметили ли вы среднюю пуговицу на вашей сорочке — цветом и формой очень похожую на остальные, но чуть уступающую им в размере? Все это указывает на то, что ваша жена постаралась для вас, и ей достало усердия сделать все возможное, даже не располагая необходимыми средствами. Как я сказал, она заботлива. Почему я думаю, что это работа вашей жены? Ну, вы молодой человек со средним достатком, явно женатый, и ваша визитная карточка уже поставила меня в известность о том, что служите вы младшим бухгалтером в «Трокмортон и Финли». Нечасто встретишь начинающего бухгалтера с горничной и экономкой, не так ли?
— От вас ничто не укроется, сэр.
— Уверяю вас, в моем подчинении нет никаких невидимых сил, но я научился обращать внимание на очевидные вещи. Как бы то ни было, мистер Келлер, вы пришли ко мне сегодня не затем, чтобы оценивать мои дарования. Что произошло во вторник и привело вас сюда из вашего дома на Фортис-Гроув?
— Это невероятно, — воскликнул он, и вновь его осунувшееся лицо выразило удивление.
— Мой друг, успокойтесь. Вы сами отправили мне письмо с обратным адресом, которое оказалось у моей двери вчера, в среду, тогда как ваша же собственная рука пометила его вторником. Понятно, что письмо писалось поздним вечером; в противном случае вы бы послали его в тот же день. Так как вы просили о безотлагательной встрече сегодня — в четверг, — можно допустить, что днем или вечером во вторник, скорее всего, произошло нечто тревожное и требующее срочного вмешательства.
— Да, я написал письмо во вторник вечером, после решительного разговора с мадам Ширмер. Она не только упорно вмешивается в мою семейную жизнь, но и пригрозила мне арестом…
