— Генерал будет говорить, — сказал он блеющим голосом.
Со своими рогами он и в самом деле походил на старого грустного барана. У него гноились глаза, а шея была как виноградная лоза.
— Опять! — проворчал Берюрикс. — Опять бла-бла-бла![9]А после своих красивых слов он нас еще и заставит хором петь «Жерговину»[10]. И так уже сил ни на что не осталось!
Пинюшикс одобрительно кивнул, отчего его каска сдвинулась, и удалился шагом, в котором совсем не чувствовалось калорий. Берюрикс вошёл в свою палатку и, подойдя к спящему друиду, дал ему хорошего шлепка по заднице.
— Вставай, девочка, уже время!
Друид потянулся и зевнул. Полная, крепкая грудь высунулась из выреза его белых одежд.
— Спрячь свою ферму! — приказал Берюрикс. — Если ребятишки увидят твое богатство, они поймут, что ты не друид!
Малышка послушно вернула беглянку в камеру заточения.
— А усы? — подскочил Берюрикс. — Куда ты подевала усы, детка?
— Наверное, упали, когда я спала, — вздохнула подружка воина.
Она стала искать между шкур, лежащих на полу. Её замедленные со сна движения становились всё более лихорадочными.
— Я их не нахожу! — зарыдала бедная девушка.
— Ну и дела! — пожаловался на судьбу солдат Берюрикс. — Без усов тебе нельзя показываться на люди, подумай сама!
Ложный друид обхватил голову руками и принялся думать.
— Я их сняла и положила на циновку рядом с кроватью, — вспомнила она вдруг.
Берюрикс побледнел.
— Твою в солнце мать! — выругался он грубо. — Я их выкурил!
— Что?! — подавилась его подружка по палатке.
— Я подумал, что это была кукурузная ость[11], понимаешь?
— Ничего себе ость, это усы моего дедушки! — возмутилась она.
Она начала плакать оттого, что её семейная реликвия вдруг превратилась в дым. Расстроенный Берюрикс чесал своих телесных вшей.
— Я извиняюсь, — пробормотал он, — мы так ослабли, что немудрено ошибиться.
— Что теперь со мной будет?! — возмущалась девушка. — Я пошла на такой риск, чтобы быть с тобой рядом, и вот что из этого вышло из-за твоего легкомыслия.
Доблестный Берюрикс постукивал по своему щиту, напевая «Омела, новый год».
— И это всё, что ты можешь мне сказать?! — возмутился лжедруид.
Берюрикс поднял голову. Его исхудавшие щёки обрюзгли, словно ягодицы старой девы. Холодный огонёк светился в голодных глазах.
— Я что-нибудь придумаю, малышка, — пообещал он. — Раз уж я принял усы за кукурузную ость, пусть другие принимают кукурузную ость за усы, не так ли?
— Где же ты найдешь кукурузу, хитрец?
Доблестный воин простёр руку в сторону полей, которые их окружали. Позади рвов, вырытых римлянами, поля сменялись пышными виноградниками до бесконечности.
— Я схожу за ними.
— Но это смертельный риск!
— Это риск ради тебя, моя капусточка…
Он повторил с грустью:
— Моя капусточка…
Словно под гипнозом, он представил себе вкусно пахнущую капусту, которая тушится в котелке вместе с филе зубра. Слюна увлажнила уголки его губ.
— Галлы мы или не галлы?! — отрезал он. — Галантность прежде всего. Я выкурил твои усы, но я тебе добуду новые. Генерал будет говорить. Это займёт какое-то время. Я попробую ускользнуть из лагеря, пока эти остолопы будут его слушать.
Он встал на колени перед девушкой и сделал ей поцелуй, горячий, как римский пожар.
— Если ты найдёшь кукурузу, бери не только ость. Как я хочу есть, если бы ты знал, дорогой!
Черты лица воина стали жёсткими.
— Ушли времена, когда наш повар Раймондикс Оливерикс[12]готовил нам фаршированного гуся а-ля Юнона или мозги римлянина в сухарях, — вздохнул он.
Он встал и вышел решительным шагом.
Версенжеторикс произносил речь, стоя на парадном щите, который держали четыре его самых атлетических воина.
Он был высоким, красивым, молодым, смелым и благородным. Его шевелюра, к сожалению, светло-венецианского цвета (к сожалению, учитывая обстоятельства), светилась в слабом солнечном свете, которому иногда удавалось пробиться сквозь низкие облака. Его глаза, цвета незабудки, блестели.
У него был мощный нос, что всегда считалось признаком благородства и силы.
— Друзья мои! — начал он. — В силу сложившихся вещей и зная Алезию такой, какая она есть, я принял важное решение…
Трепет прошёл по толпе воинов, которые собрались у его ног. Довольный Версенжеторикс окинул своих верных товарищей взглядом, полным гордости и признательности.
— С этого часа, — продолжал он, — мы будем держаться. Римляне надеются сломить нас голодом. Они не дождутся! Их терпение не безгранично. Наступит день, когда их войско захочет вернуться в свою страну. Тогда мы и выйдем из этого города…
— Ногами вперед, — усмехнулся солдат Берюрикс, проходя мимо. — Ты всё говоришь, говоришь, мой генерал. Или у тебя есть запасы сушёного мяса, или ты питаешься надеждами…
И Берюрикс, незаметно отвернувшись от толпы, проскользнул к укреплениям. Зычный и убедительный голос большого вождя вещал все увереннее.
— Галлия будет принадлежать галлам! — говорил Версенжеторикс. — Мы не потерпим иностранного вмешательства…
Крики: «ура!», «виват!» вежливо оборвали его речь.
Берюрикс подошёл к укреплениям, которые состояли из острых кольев, направленных во внешнюю сторону, как вдруг раздался чей-то голос:
— Стой, кто идет?
Наш друг обернулся и увидел часового галла в нескольких метрах от себя.
Он улыбнулся своему товарищу.
— Не волнуйся, Дюмудикс, — успокоил его охотник за усами. — Я иду в сортир[13].
— Ты счастливый. — невесело пробормотал часовой.
И стыдливо отвернулся от Берюрикса, который воспользовался этим и влез на частокол. Голод отнял у него силы, но не отнял проворства. Когда он влез на вершину частокола, то развязал кожаные обмотки, связал их концы и привязал на конце одного из кольев, чтобы обеспечить себе возвращение, ибо с внешней стороны влезть на частокол было невозможно. Затем он соскользнул по другую сторону укреплений. Каким странным это ни было, но, несмотря на опасности, которые его поджидали, он ощутил приятное чувство свободы.
