горло. Он увернулся и изо всех сил рванул дверь. Ручка с размаху угодила в глаз громиле, раздался хруст костей, Худ почувствовал, что хватка ослабла и распахнул дверь.
В тесной каморке оглушительно прогремел выстрел. Пуля с визгом рикошетировала от стены. Не дожидаясь продолжения, он взлетел по ступенькам, едва заметным в полумраке. Паскаль топал следом. Первый пролет Худ миновал одним прыжком и приземлился не слишком удачно. Новый выстрел — и шею опалила боль.
«Господи, — подумал он, — меня задело!»
Впереди, в открытой арке, сверкнул клочок звездного неба. Худ кинулся туда, но голова кружилась. Сжав зубы, он пронесся по едва освещенному двору, налетел на мусорные баки, с грохотом раскидав их во все стороны. Сверху кто-то кричал по-французски.
В дальнем углу двора находилась дверь, открывавшаяся изнутри. Держась в тени, Худ нажал ручку прежде, чем его догнали. А вылетев на улицу, пустился во всю прыть.
* * *
— Похоже, это именно то, что нам нужно.
Мерсье положил трубку, черкнул несколько слов и протянул листок Худу. Кабинет Мерсье числился в каталоге шедевров искусства за фрески на стенах и росписи потолка. Из высоких окон открывался великолепный вид на дворец Вандом, сверкавший окнами в лучах восходящего солнца.
Худ словно палку проглотил — мешала перевязанная шея. Пуля Паскаля сорвала кожу — не опасно, но очень больно. И настроение у него было не из лучших.
Начало хоть куда: дюйм в сторону — и его унесли бы ногами вперед!
Все утро они с Мерсье ломали голову, кто же такой «американский друг» Бенджон. Имя несколько раз попадалось на листках перекидного календаря. Выходило, что Бенджон с Паскалем встречались по крайней мере дважды.
Безрезультатно обзвонив девятнадцать отелей, они решили обратиться за помощью к близкому другу Мерсье.
Тот не только работал портье в одном из отелей, но и являлся видной фигурой в профсоюзе работников гостиниц «Золотом ключе». И вот несколько минут назад пришла долгожданная новость. Мерсье постукивал по блокноту карандашом.
— Мистер Ллойд Бенджон остановился в понедельник в номере двести один гостиницы «Лютеция». Убыл вчера. Американец. Карточка уже уничтожена, так что подробностей мы не узнаем, но портье помнит, что билет он заказал до Тегерана.
Худ кивнул.
— Это можно проверить.
Он закурил и отошел к окну, чтобы подумать. В дверь постучали, жизнерадостная секретарша Мерсье вошла с листком перекидного календаря.
— Вы были правы, — она показала на столбики цифр. — Это расписание полетов на Тегеран, соответственно вылет и прибытие.
Мерсье взглянул на Худа.
— Все сходится; — кивнул тот. — Мистер Ллойд Бенджон отправился в Тегеран. Нужно звонить Гильдерштейну.
* * *
Открыв глаза в пять часов утра, Худ обнаружил, что сидит в салоне самолета. Восходящее солнце за иллюминатором багровело кровавым пятном.
— Подать охлажденное полотенце? — спросила стюардесса.
Необычайно милое лицо с золотистой кожей, совершенное, как цветок, склонилось к нему с мягкой заинтересованностью. Интересно, откуда она? Может быть, Токио? Он вспомнил, что ее звали Чоко-сан.
— Охлажденное полотенце, сэр? — повторила японка.
— Что?.. Да, спасибо!
Худ только сейчас почувствовал, как надавила шею спинка сиденья. Рану пекло. Он взял с подноса стюардессы одно из полотенец.
Девушка зашагала вдоль прохода, а он уселся снова, затекший от долгой неподвижности. Обычно в воздухе он не спал, но тут поддался убаюкивающему рокоту моторов и словно куда-то провалился. Рейс обслуживали стюардессы-японки, все хорошенькие, как на подбор, но Худ их в глубине души не переваривал. Он ненавидел самолеты из-за стюардесс. Ни один человек из тех, кого он знал, не улыбался так непрерывно, не был так неизменно приветлив, ни один не выдержал бы сотню пробежек вдоль прохода с тяжелым подносом в руках, даже роняли они его с любезной улыбкой, и всегда, что бы ни случилось, ухитрялись выглядеть, как Мисс Вселенная! От этого еда становилась еще безвкуснее, чем обычно, а все напитки отдавали апельсиновым соком.
Он протер лицо холодным полотенцем.
Под крылом проплывали серовато-коричневые пространства, похожие на ослиную шкуру. Кое-где их вспарывали невысокие горные хребты, почти без снега. На равнинах темнели кратеры, как воронки от бомбежки, от них во все стороны разбегались темные ниточки примитивных оросительных систем.
Позвонив вчера Гильдерштейну, Худ успел на вечерний рейс до Тегерана. Звонок настроил его на тревожный лад. Гильдерштейн был в ярости: скандал продолжал разрастаться. Становилось ясно, что замять его не удастся. Агенту «Круга» в Тегеране Беллами немедленно отправили факс насчет приезда Худа…
Мокрое полотенце несколько улучшило его самочувствие. Стюардесса прошла мимо, проверяя, у всех ли пристегнуты ремни, и самолет начал снижаться. Внизу проплывали пригороды, разделенные на клетки линиями дорог, словно гигантская шахматная доска. Внизу лежала Азия: другие краски, другие запахи. Земля казалась иссушенной и бесплодной.
Худ давно не был в Тегеране. Город расползся в ширину, продвинулся к горам и вытянул несколько щупальцев-улиц с кубиками домов на юг и запад, в сторону пустыни.
С другими пассажирами Худ прошел в здание аэровокзала и остановился, пробуя на вкус первую за утро и оттого горчившую сигарету. По громадному залу разносилось слабое эхо голосов, и даже в этот ранний час в воздухе уже тянуло приближавшейся жарой.
Первые минуты в новом городе! Он так любил их, считая главным украшением своей жизни. Словно стоишь в самом начале пути, на котором ждет множество загадок и сюрпризов, и этот промежуток между тем, что осталось в прошлом, и тем, что еще не случилось, был богаче ожиданием и предвкушением, чем путь к нему. Каким ни был Худ усталым или разочарованным, этот момент передышки всегда возрождал его заново.
— Чарльз Худ?
Обернувшись на голос, он оказался лицом к лицу с девушкой в белом льняном костюме с очень короткой юбкой. У нее была фигура гимнастки.
— Да, это я.
— Я — Дебора Ансель. Надеюсь, вы хорошо долетели? Мистеру Беллами нездоровится. Я получила известие о вашем прибытии.
— Очень рад.
Она выглядела прехорошенькой, и как-то сразу чувствовалось, что сухая деловитость — не ее стиль.
Худ давно не встречал девушки с таким оригинальным и жизнерадостным лицом. Карие глаза, волосы коротко подрезаны на затылке и обрамляют лицо двумя скошенными крыльями. Крепкая шея и широкие плечи выдавали спортсменку. Худ сразу решил, что они найдут общий язык.
— Надеюсь, вы не встречаете каждого, кто прилетает к мистеру Беллами в пять утра?
— Летом пять утра — лучшее время.
Акцент был почти неуловим, но Худ не удержался:
— Вы австралийка?
— Как вы догадались? — улыбнулась она.
— Ну, вас легко представить проплывающей каждое утро по четыре мили для разминки перед завтраком.
Теперь она рассмеялась.
— Не совсем
