Между тем, как у меня в голове прокручивались разнообразные киношные сценарии с пальбой или там пожарами, Дэв придумал элегантное решение. Настолько элегантное, настолько простое, что такой идиотизм оказался не предусмотрен защитной системой: «что делать, если приказ переноса отдается одним человеком одновременно двум ключам?» Такие вещи не расписывались правилами поведения по элементарной причине — ни один майанец никогда не даст своего ключа кому-либо другому. Это еще более интимная вещь, чем нижняя одежда. С другой стороны, представление о нас как о грязных тупых варварах по-прежнему бытовало у обитателей Майи. И очевидная с их точки зрения непристойность, глупость подобного поступка, надежно защищала нас, любопытных ДО НЕПРИЛИЧИЯ, невоспитанных варваров из заповедного мира от подозрений в злом умысле. Мы хотели представить происшедшее, как дурацкое совпадение случайностей, ведь мы вовсе не собирались быть выкинутыми «под грохот барабанов» обратно на Террис со скоблеными мозгами. Подыграть майанцам, считающим нас куда более дикими, чем на самом деле, всего и делов. (Гораздо позже мы узнали, что даже в возможности возникновения у нас тогда подобных настроений сказалась недоизученное специалистами терранское сознание. Оно оказалось способно игнорировать некоторые, самые слабые психоблоки Майи Ночной. Конечно, мы все еще считали, что обучаемся в режиме закрытого колледжа, что наши преподаватели — классные ребята, которым можно верить, и что Тунг — это человек слова, и так далее, и тому подобное… Но неосознанно, понемногу мы начали «играть»[1]. В очередной раз окончилась лекция, преподаватель вежливо боднул головенкой воздух, разномастный народ в течение трех секунд исчез из «аудитории номер два». Только что полный зал стал пустым и гулким. Мы чуть-чуть помедлили, дожидаясь исчезновения последних, неторопливых толстых существ напротив, напряженно вздохнули пару раз. Мы порядочно волновались, не очень — то веря, что из нашего залихватского начинания с первого раза хоть что-то получится. Дэв тяжко вздохнул, кивнул:
— Ну, до завтра, что ли?
— Нет, зря я тебя пустил, — Я нервно ухмыльнулся, — Все-таки, может, я?
— Да какая разница? — проворчал Дэвид, — Проваливай.
Я привычно приблизил кусочек блестящего прямоугольника к глазу, скомандовал:
— Сейф! — Разжал пальцы, увидев, как ключ подхватил Дэвид и оказался «дома».
Я не стал ужинать, за это не наказывали, и сразу улегся под приглашающее ко сну кваканье, и как всегда провалился в сон без сновидений…
А в Аудитории Два Дэвид Эдвин Ли, гражданин Террис, поднес белые блестящие прямоугольники к своим близоруким, но очень жестким сейчас глазам:
— Сейф!!!
Его неказистая тощая фигура не исчезла мгновенно, как это было всегда, а вместо этого стала мерцать, видоизменяться, становясь то прозрачной, то снова материальной. После нескольких подобных конвульсий наконец с резким хлопком исчезла. Аудитория два негромко спросила пустое пространство, «-Остался ли здесь еще кто-либо?»
Молчание. Выждав с минуту, Аудитория Два сообщила сама себе, «-В таком случае я выключаюсь».
Молчание. Вдруг сначала исчезла вся мебель: сиденья и столы для самых разных тел, затем растворились молочно — белые глянцевые стены, после них угас в черноте пол и наконец, медленно, даже торжественно растаял во мраке потолок, пока его последние угасающие блики не поглотила непроницаемая чернота пещеры, расположенной глубоко под поверхностью планеты… Так закончился наш с Дэвом отрезок странного времени в Майе. Одновременно закончилась вся предыдущая Академии терранская жизнь — все ее шестнадцать полных лет. Она осталась в памяти — но и только. Пришло время недоверия, крови, одиночества, время сменяющих друг друга расслабленного бездумного отдыха и изматывающей непосильной работы, время любви — и вероломных измен, дружбы и ненависти, время трезвых решений и вопиющего сумасбродства, нежности и жестокости, расчетливости и безоглядной самоотверженности, время жить и время умирать.
Детство кончилось, и вместе с ним кончилась старая жизнь.
УМРИ, НО БУДЬ!
«Восстань, спящий!»?!
Нет, я бы дал другое название: «Пробудись, бессовестный!»
«Опавшие листья». Розанов.
Очнувшись от вязкого, нескончаемого кошмара, прерывающегося лишь на еду, подросток мутно уставился в потолок: откуда это холодное, липкое предчувствие беды? Откуда брезгливое отношение к родной, с детства привычной квартире и тяжкая ненависть ко всему, что именуется названием этой планеты?
«Террис».
«Гея».
«Земля».
«Варварский, первобытный мир начала атомного века. Планета, у человечества которой насчитано всего несколько мирных лет за все известные тысячелетия Официальной Истории. Грязь. Болезни. Наркотики. Религиозные помрачения населения целых материков. Почти повальное пьянство, ГЛОБАЛЬНОЕ умственное убожество!»
Подросток потряс головой: «Да откуда такие мысли? Почему это голова раскалывается от тяжелой похмельной боли? Ведь никакой другой жизни я не знал и не знаю! Просто не могу знать. Или…»
Он вскочил, охнув, схватился, за занывшую с новыми силами голову и очумело уставился в окно.
— Или — все же знал?!
В пространстве перед кроватью с хлопком возникла полупрозрачная просвечивающая фигура. Эти джинсы, эта рубашка, очки в стальной оправе с сильно увеличивающими линзами были мучительно знакомы. Тощий парнишка долгий миг растерянно смотрел на длинного, нескладного своего приятеля. Затем решительно и очень быстро спросил:
— O, it is Russia? Moscow, yes? What is You name, kiddo?
Не смотря на нелюбовь к инъязыкам, вопросы, на совесть вдолбленные в голову «англичанкой», хозяин узнал и быстро отреагировал. Даже раньше, чем разозлился или испугался:
— Hail, my name is Andrew, call me Andy. I'm Russian bad boy. So, and you?
Американец (подросток непонятно с чего был убежден, что его «гость» — янки) ухмыльнулся, блеснул очками.
— Weary good, Andy. Remember my «flat»: David Lee, 107, 27-th. street, Paris city, Illinoys, USA.
Параллельно подросток слышал где-то в голове синхронное: «Конечно. Прекрасно, Андрей, повторяю свою «квартиру»: Дэвид Ли, сто семь, 21-я улица, Париж, Иллинойс, США. Ты понял меня?»
— Й — yopp!!! — то ли по-русски, то ли по-английски отреагировал хозяин.
— Well! — рассмеялся янки, — Weary good. Activate me. Give me a message, please. By… Galaxmen.
И почти сразу же исчез с резким хлопком, обронив матовую металлическую чешуйку, с тоненьким «Пиннг» ударившуюся о подоконник. Подросток не заметил ухода полупрозрачного гостя. Ему стало не до гостей. Память, как взбесившаяся вода цунами, неслась внутри черепа, снося рамки привычного, земного существования.
— Господи! — прошептал подросток, шатаясь от того, что тяжко ворочалось внутри черепа, — О Господи Бож-же ж ты мой!!! Я же… Я — галаксмен?! Да… Да!
Тело бессильно опустилось на заскрипевшую койку. Это неслось как ураганы, как извержения вулканов, как атомные взрывы, как все вместе, одновременно, заключенное в ставшее сатанински прочным пространство черепа, выдержавшего слышный только самому зарождающемуся галаксмену треск и грохот нескончаемого хаоса рушащихся психотехнических барьеров и дамб
