class="p1">Победив всех, Ланс принялся раскланиваться, принимая изящные позы, и красиво поправляя блондинистые прядки, романтично падающие на лоб. Затем наступила кульминация представления — в руке графа появилась роза, и он направлялся к зрительницам, что бы одарить цветком одну из них. Ловя томный взгляд победителя, каждая из поклонниц надеялась, что, на это раз, цветок и сердце красавца достанутся ей.
И Ланс разжег эту искру надежды в девичьих сердцах до пламени — он прошел мимо ложи своей семьи, вызвав негодование сестры, и дрожь в сердцах всех прочих девушек и дам — роза для кого-то из них!
Ланс миновал императорскую ложу, не одарив цветком и принцессу Сильвану. Над трибунами повисла тишина — зрители застыли в ожидании — кому же?
— Вот умеет! — крякнул граф Барно, думая, что сын продолжает шоу.
Ланс остановился возле ложи принца Монийского, преклонил колено, и кинул розу к ногам Оделии. Зрители ахнули — кто удивленно, кто разочарованно, а император нахмурился. Оделия не поддержала игру Ланса, не подняла цветок, и не дала победителю поцеловать руку, не исполнив положенный ритуал. Девушка даже не посмотрела на графа — и розу, и Ланса она проигнорировала.
Барно, оказавшийся в неловком положении, еще раз поклонился девушке, и быстро покинул арену. Он опять ругался на себя — надо же так опозориться! Холодность Оделии привела молодого графа в замешательство — никогда не бывало, что бы розу не приняли! — и послужила причиной мрачного настроения. Он решил немедленно поговорить с принцессой — о чем, не важно, лишь бы пообщаться. Но, Монийских нигде не было видно — сразу после турнира принц, вместе с дочерью, отбыл в свое поместье, не оставшись на праздничный обед.
Император пребывал в хорошем расположении духа — благодаря юному графу Барно принцесса Оделия показала всем свой истинный характер: гордыню и высокомерие.
Ланс же, вместо того, что бы радоваться победе, мрачно напивался. А многочисленные поклонницы раздражали его больше обычного.
… Вечером, вернувшись домой после турнира и обеда, Гвен пришла в покои Ланса, который, против обыкновения, не кутил с друзьями, а был дома, и, с задумчивым видом, лежал на диване. В той же одежде, в которой был на обеде — черной бархатной куртке, расшитой серебряными узорами, и таких же, обтягивающих, как вторая кожа штанах. Из под куртки виднелась белая шелковая сорочка, вернее, пышные кружева выглядывали из ворота, и покрывали обшлага рукавов. Ланселот даже свои замшевые, расшитые золотыми узорами, сапоги не снял…
— Переживаешь? — спросила сестра, усевшись рядом с ним — Так тебе и надо, раз не мне розу подарил! Вот и получил! Такой позор!
Ланс молчал, и Гвен продолжила:
— Но принцесса-то какова! Ей такая честь, а она и цветок не подняла, и даже не поблагодарила!
— И правильно сделала! — произнес Ланс — Она же не собака, брошенное поднимать!
Гвен хотела было возмутится, но не нашла что ответить — ее саму веселило, что дамы поднимают розу, брошенную к их ногам. Самой Гвен брат вручил бы цветок в руки.
— Ты права! — продолжил Ланс — Я сам виноват! Не надо было кидать! Но, ближе не подойти!
И Ланс в раздражении стукнул кулаком по стене.
Действительно, Монийские сидели в соседней с императорской ложе, а приближаться к императору во время турнира нельзя — за соблюдением дистанции следили стражники, и Ланса не подпустили бы, хоть он победитель.
— Ну и что! — упрямо возражала Гвен — Эта Оделия могла хоть поблагодарить, хоть кивнуть!
— Она такая красивая! — произнес Ланс, не слушая сестру — Такие глаза! Как озера!
И Гвен опять не нашла что ответить — принцесса Монийская, действительно, была красавицей, а Ланс, до этого, никогда ни о ком так не говорил.
— Ты влюбился, что ли? — спросила она.
— Нет, просто говорю, что Оделия красивая! — ответил Ланс и перевел разговор на другое.
— Хочешь, потренируемся завтра вместе? — предложил он — Моя шпага против твоих прыжков?
Гвен обрадовалась — брат может дать полезные советы и — согласилась.
Однако, Ланс продолжил вдыхать, и страдал весь вечер. А Гвен его утешала. Но уже на следующий день, после тренировки с сестрой, граф с друзьями отправился праздновать победу в турнире. О происшествии с розой он, казалось, забыл.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Компания закатились в таверну "Золотой петух", где приятели заказали вина, и принялись сдвигать столы, образуя из них один, наподобие круглого стола короля Артура из древних земных сказаний — в честь одного из его рыцарей, Ланселота, имя которого носил Ланс. Но, в таверне уже были посетители, пришедшие до них — юный представить аристократического Дома, барон Линдсни, со своей свитой. Линдсли был именно тем, кто едва не победил Ланса на турнире, когда тот засмотрелся на принцессу Монийскую. И, эта "чуть ли не победа", вознесла юного барона, не имеющего особых заслуг и умений, на новую высоту. Юноша и сам уверился в своей крутости, и заважничал.
Линдси и его свита не пожелали прерывать свое пиршество, но и терпеть другую компанию тоже не хотели. Началась словесная перепалка, в которой Ланс участия не принимал — на то есть миньоны — перешедшая в драку. Он стоял в стороне, предоставив разборки друзьям, и, с задумчивым видом, поправлял кружева на манжетах.
Так как в таверне было тесно, потасовка вылилась на улицу, и сразу собрала зевак — выяснили отношения участники турнира, и эта драка была, как бы, его продолжением.
Закончилось все тем, что отпрыск Линдсли усомнился в честности побед молодого Барно, о чем и стал орать во всеуслышанье:
— Вы, граф, любимчик императора, поэтому многие воины, более искусные в магии, чем Вы, поддаются, что бы угодить Его Величеству!
Этого Ланс стерпеть не мог. Он атаковал барона, легко выбил у того меч, и прижав болтуна к стене таверны, приставил шпагу к его горлу. Юноша притих, и косился на своих приятелей, ища у них помощи, но члены его свиты или трусливо разбежались, или были заняты выяснением отношений с миньонами Ланселота.
Ланс усмехнулся, и позорно отстегал Линдсли шпагой, как кнутом, на глазах его и своих приспешников, а также собравшихся у таверны зрителей, под их хохот и улюлюканье. Юному барону только и оставалось, закрывая руками голову, спасаться бегством. Ланселот преследовал его, и продолжал наносит удары, под смех и свист зевак, пока несчастный отпрыск Линсли не покинул площадь, и не скрылся в одном из узких переулков столицы.
Изгнав наглецов, посмевших препятствовать, Ланселот и его свита пировали в "Петухе" до утра, потом
