универсальные ценности «мирового сообщества»), он обращает внимание на сдвиги, внушающие оптимизм. Да, сегодняшние механизмы противодействия преступлениям геноцида вызывают множество нареканий, однако невозможно отрицать, что эти механизмы созданы. Подстрекатели и исполнители геноцида больше не могут быть так же уверены в своей безопасности, как это было до середины XX века. Пусть большинству из них и удается спрятаться от ответственности, но у родственников жертв все же есть надежда, что меч Фемиды когда-нибудь настигнет хотя бы самых одиозных преступников. Да, государство, присвоившее себе функции мирового жандарма (США), само далеко не безгрешно, но лучше плохой жандарм, чем никакого[20]. Да, институты ООН постоянно пробуксовывают, но они худо-бедно работают.
С другой стороны, будучи трезвым аналитиком, Манн прекрасно осознает, что в самом сегодняшнем мироустройстве заложены глубочайшие диспропорции, в силу которых глобальный Юг живет в изоляции от глобального Севера. На Юге нет тех механизмов институционализации конфликта, которые удалось выработать на Севере. А потому многие страны мировой периферии балансируют на грани провала в очередную «черную дыру этнонационализма» и, добавим, религиозного фундаментализма. Обычным результатом таких провалов становится геноцид. Но дело, конечно, не просто в институтах и в дееспособности или недееспособности государств мировой периферии. Дело в структурных параметрах современной мировой системы. И до тех пор, пока эти параметры не изменены, международное право, по большому счету, бессильно.
Книга Манна на российской почве
Несомненно, что публикация компендиума Манна на русском языке — значимое событие для российского академического сообщества. Хотелось бы, однако, надеяться, что эта книга дойдет до более широкой аудитории. Это поспособствует оздоровлению атмосферы в отечественных публичных дебатах. Дело не только и не столько в характерном для них градусе агрессии (в последнее время просто зашкаливающем). Дело прежде всего в некоей нечувствительности к несправедливости, творимой по отношению к тем, кто не считается «своими». Если жертвы несправедливости не «мы», а «они», то несправедливость вообще перестает восприниматься как таковая. Мало того, если виновники неправедных деяний некоторым образом «наши», то эти деяния едва ли не становятся праведными. Их факт либо упорно отрицают, либо, если это невозможно, релятивизируют, указывая на то, что у противной стороны тоже рыльце в пушку. Как если бы преступления, совершаемые «ими», автоматически оправдывали преступления, совершаемые «нами».
Корни этой моральной невменяемости (равно как и правового нигилизма, на которое в свое время указывал один обитатель российского политического Олимпа) уходят в эпоху большевизма. Сначала ленинский цинизм, позволявший объявлять черное белым — и наоборот, в зависимости от конъюнктуры, затем сталинский принцип коллективной вины. Человек, обронивший афоризм «сын за отца не отвечает», рутинным образом обрекал на чудовищные страдания и на смерть сотни тысяч ни в чем не виновных людей — как возмездие за вину их соплеменников. Казалось бы, очевидно: принцип коллективной ответственности абсолютно несовместим с базовыми нормами права и морали. Однако это совсем не очевидно немалому числу наших сограждан, считающих, что Сталин поступал правильно и что все свидетельства о преступлениях большевиков сфабрикованы врагами России с целью ее опорочить.
В этой связи достоинство труда Манна (и его потенциальная способность достучаться до нравственно оглохшей аудитории) заключается в равноудаленности автора от исследуемых материй. Сербы в его экспозиции в той же мере ответственны за преступления гражданской войны, что хорваты и боснийцы. Американцы в свое время провели столь масштабное уничтожение коренного населения континента, что на них могли равняться нацисты (Манн даже позволяет себе сопоставление речей американских губернаторов XIX века с речами Гитлера — причем не в пользу первых). То обстоятельство, что армяне стали жертвами геноцида 1915 г., не отменяет их вовлеченности в кровавые погромы в отношении турок в предшествовавшие десятилетия. Равным образом Холокост не дает евреям индульгенции на, мягко говоря, сомнительные акции по отношению к палестинцам (израильскую политику на оккупированных территориях Манн без обиняков приравнивает к этническим чисткам).
Есть, правда, в книге Манна пассажи, которые насторожат русского читателя. Они касаются Чечни. Я никоим образом не собираюсь заниматься той самой легитимацией «своих», о недопустимости которой только что шла речь. Я лишь хочу обратить внимание на два момента. Во-первых, эту историю Манн знает крайне поверхностно, что влечет за собой множество неточностей в ее изложении. Во-вторых, что гораздо более важно: в своем обращении с российским материалом Манн, к сожалению, следует клише, сложившимся в англосаксонской литературе со времен советологии. Эти клише провоцируют взгляд на современную Россию как на последнюю «мини-империю» и, соответственно, как на политическую аномалию. Нормой же, согласно данному подходу, является «национальное государство», либо моноэтническое, либо добившееся высокой степени этнической однородности за счет ассимиляции меньшинств. В такой оптике (а) любые полиэтничные государственные образования предстают как реликт, который рано или поздно отправится на свалку истории, и (б) любые социальные и/или политические напряжения и конфликты с этнической окраской кажутся проявлениями конфликта между «господствующим этносом» и этническими меньшинствами. Сепаратистские устремления со стороны элитных кругов внутри этих меньшинств выглядят в результате не иначе как естественное желание «угнетенных» покинуть «тюрьму народов». Манн не сумел или не захотел переосмыслить подобные стереотипы, что и повлекло за собой некоторую аберрацию его взгляда на чеченский вопрос.
* * *
Пожелать приятного чтения, учитывая непомерные эмоциональные издержки, которых требует усвоение этой книги, было бы ерничеством. Пожелаем читателю силы духа, уберегающей от циничного равнодушия, впасть в которое не мудрено под грузом столь рутинно повторяющейся череды зверств. И еще раз выразим надежду на продуктивную общественную дискуссию.
Владимир С. Малахов,
профессор, директор Центра теоретической
и прикладной политологии РАНХиГС
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
Я рад представить вниманию русского читателя свою книгу «Темная сторона демократии», которая, надеюсь, прольет свет на весьма мрачную тему. Изначально я и не думал посвящать ей отдельную книгу. Необходимость этого я понял в процессе написания другой работы, «Фашисты», рассказывающей о том, как набирали силу фашистские движения в период между двумя мировыми войнами. Тогда я решил продолжить исследование и изучить, как именно вели себя фашисты (и прежде всего нацисты) после прихода к власти. Зная, что никто еще не собирал воедино все биографии преступников, повинных в геноциде евреев, поляков и других народов, я разыскал и проанализировал огромное количество биографий нацистов; этот анализ лег в основу глав 8 и 9 настоящей книги. Однако тогда я понял, что нацисты были не единственными, кто виновен в кровавых этнических чистках Современности, и что к тому же их пример вовсе не самый типичный (поскольку евреи не представляли угрозы для немецкого
