сторону дворца он промчался верхом, а теперь бежал тяжело, временами переходя на шаг и прижимая локтем повязку на боку, чтобы не сбилась от движения, и ясеневая роща показалась куда гуще и мрачнее. Темный лес пустовал под наброшенным тонким покровом — ни птицы, ни зверя. Свежий снег радовал — на нем легко разглядеть любой след. Вот только снег продолжал идти, любые следы продержатся недолго, и потому Келегорм спешил, как мог.
Раздвоенный дуб призраком выступил из белесого сумрака. Покров под ним пятнали беспорядочные следы, уже припорошенные свежим снегом, с трудом различимые, и две цепочки неровных мелких следов тянулись в ближайшие заросли кустов, еще не потерявшие бронзовую листву.
Опустившись к земле, Охотник втянул воздух, силясь уловить мельчайшие запахи, и те, что доступны носу, и различимые иным чутьем. Немного шерсти и кожи — одежда… тень запаха еды и жилья… и надо всем этим снова острый страх, бросающий в пот и гонящий прочь от единственного известного дома — в темноту. На таком страхе можно бежать долго.
Зверь впитывал запахи с наслаждением, уверенный, что способен настичь и распознать эту добычу в сколь угодно темном лесу. Келегорм же с тоской вспомнил вновь Хуана и свой отказ от собак, отчаянно жалея сейчас, что рядом нет ничего живого и теплого, способного удержать от нового падения в звериную ярость. Впрочем, быстро оборвал себя — сожаления пустая трата времени здесь, посреди темного Дориата да под снегом. Нужно было спешить — на этом Зверь и эльда достигли хрупкого согласия и устремились по следу.
Маленькие следы беспорядочно петляли по лесу, словно детеныши понятия не имели, куда направиться. Один раз остановились под деревом, истоптали снег, заснежили толстые трещины коры — кто-то забрался наверх, чтобы осмотреться. Но если стало темно и снежно, толку с того не было. По законам леса детеныши должны сделать круг и скрытно вернуться к прежней лежке, чтобы дождаться старших. По тем же законам леса двуногие могут ходить кругами, если не видят дороги и не понимают верных путей, кто вправо, кто влево. Эти же поначалу бежали прочь от дороги и от реки, а затем, должно быть, пытались вернуться к Эсгалдуину, но то и дело теряли направление, делали петли, упрямо стремясь вперед. Торопливо повторяя их путь, выглядывая расплывающиеся под свежими хлопьями снега следы и ловя слабые тени запахов, Келегорм и сам вовсе потерял направление и даже время. То, что следы не замело еще, могло значить, что времени прошло мало — но могло и то, что детенышей он нагонял, следы оставлены недавно, а с начала преследования прошли долгие часы.
Порой ему мерещились белый мех справа, среди черных мокрых ветвей, и шумное дыхание собаки. Порой он думал, что если бы кто-то хотел изобразить безнадежность, стоит нарисовать углем зимние голые ветви на темно-серой бумаге, но последнюю мысль привычно отгонял. Снег усилился, наверху сырой ветер свистел в ветвях, на прогалинах его хлестало ветром и мокретью — Дориат чужаку был не рад.
Следы оборвались внезапно, и Келегорм какое-то время растерянно стоял перед ровным снежным покрывалом, выравнивая дыхание. Потом Зверь насмешливо фыркнул, и он с досадой хлопнул себя по лбу: чуть не поддался на старую уловку! Значит, детеныши заметили погоню и вернулись по следам, чтобы сбить его с толку. Что ж, тогда они уже близко.
Он двинулся обратно медленно, обыскивая каждый куст на пути. Но следы детей совсем заносило, лишь его собственный след отмечал дорогу. Значит, будем идти по своему, решил он.
Один мокрый куст за другим — и ничего.
Келегорм рискнул и очертил здесь по лесу круг на полсвечи ходьбы, считая шаги и прислушиваясь, не шевельнется ли кто среди ветвей и под корнями деревьев. Пусто, ни следа, и запахи таяли. Детеныши где-то залегли, и можно искать их, пока в глазах не почернеет, либо пока они не замерзнут под своим кустом, или куда они там забились.
Собаки отчаянно не хватало.
Келегорм вызвал в памяти пьянящий запах крови — и двинулся повторять круг, обходя с подветренной стороны то место, где потерял след. Шел, склоняясь к земле, ловя токи сырого воздуха, что завивались между деревьев…
Пустота.
«Они здесь, здесь!» — подступало к горлу…
Еще раз, сказал он себе и расширил круг. Снег уже мешал идти — словно что-то добавляло веса, он глубоко проваливался в сугробы, цепляясь под ними ногами за корни и камни. Сам лес сбивает его с толку, уводит внимание, защищает своих от врага — только ума у леса нет, понять, что губит тех, кого хочет спасти, лес не может…
Вот оно! Теряющийся в сумраке ветерок донес едва слышный пряный аромат, не сколько для собачьих носов, сколько для чутья иного рода. Очертя голову, Келегорм бросился вперед, ломая и отбрасывая ветки, теряя и находя вновь воздушный поток, едва разбирая дорогу.
С разбегу он врезался в корявое дерево, едва успев повернуться здоровым боком и смягчить удар. Оглядел его, обошел кругом… разбросал снег под нависшими корнями у самой земли.
Здесь, свернувшись в один клубок и согревшись, детеныши заснули, укрывшись для тепла верхней одеждой. Они не прятались и не пытались провести погоню — они просто замерзли и устали, а потом мокрый снег засыпал их, подарив обманчивое чувство тепла. Скорее всего, сон тихо перешел бы в смерть не дальше, чем на следующий день.
Но теперь Келегорм безжалостно выволок щенят из убежища и встряхнул, прогоняя остатки дурманного сна. Невесть как он удержался, чтобы не поддаться порыву Зверя и не разбить им голову о ствол… От них пахло сырой шерстью одежд, мокрыми волосами, теплым домом — и сквозь все это пробивался пряный теплый запах живой крови рода Лутиэн.
«Щенята… — проворчал Хуан где-то рядом, как в старые времена. — Щенята грустной госпожи. Надо забрать их в тепло».
Зверь внутри молчал. Казалось, на его горле сомкнулись другие клыки, заставляя отступить.
— Ты кто? — спросил сонно детеныш из правой руки.
— Ты пришел за нами? — тем же голосом спросил детеныш из левой, цепляясь за рукав.
— Здесь холодно.
— А ты знаешь, где мы?..
«Волки меня сожри, да они не просто щенки, они мелочь, которой и семи солнечных лет нету! А еще, волки меня сожри, мелочь права, чтоб я сдох, если знаю, где мы находимся».
Щенки светились в сумерках, как никакие дети, виденные раньше. И снова ему показалось, что пламя Лутиэн разлили по двум хрупким подобиям, словно
