обшаривая их, подобно оркам, в бесплодных поисках.
Оскальзываясь на крови, к нему подошел пятый брат Карантир, сам погасший почти как покойник.
— У короля нет Камня, — сказал он тускло. Затем расстегнул кафтан обезглавленной лучницы и устало обыскал ее. — У его жены тоже нет.
— Жены?
— Я не стал добивать его. Твоя добыча, сам решай, только не тяни. Поведу погоню за сбежавшими. Не так много их осталось. Не рвись вперед.
Поясная сумка и чистая ткань для перевязки в ней уцелели. Боль осталась тупая и тянущая, Келегорм попросту зажал рану сложенной лентой и наскоро перетянул под кольчугой и кафтаном. Странно, что рана вроде бы несерьезна, и что меч Элухиля не торчит сейчас рукоятью из его живота. Нехотя, одолевая страх снова провалиться в воспоминания, он заставил себя вернуться к недобитому юному королю. Тот не пошевелился, так и полулежал у стены.
— Зачем ты… не закончил сразу? — спросил Элухиль с усилием, не открывая глаз, но безошибочно узнав противника.
При виде беспомощной добычи Зверь внутри рванулся так, что Келегорма шатнуло, и он едва удержался от удара. Зверь испытал страх — и был готов сожрать того, кто этот страх вызвал. От запаха травяной крови рода Лутиэн у Келегорма сдавило в груди. Справляться одновременно с этим и с жаждой Зверя…
— Драуг тебя разорви, почему ты не убил меня?! — рявкнул он. — Ты мог!
Вот здесь королек Тысячи Пещер открыл глаза.
— Ты тоже мог.
Келегорм наклонился, и запах пряной крови впился в него когтями. Он ударил по собственной ране, чтобы боль удержала от видений.
— Я думал увидеть человечье отродье, мальчишка!..
Зверь выл и бился, ему не было дела до мыслей. Перед ним лежала добыча, в которой посмели отказать — и он ярился все больше. Жажда впиться зубами во вражье горло боролась внутри Келегорма с собственной памятью. Но чувствовать запах он запретить себе не мог — и в ошеломлении понял, что эти нелепые воспоминания, которых он стыдился годами и гнал от себя — последнее, что держит еще Зверя внутри.
«Они! Они взяли нашего! Женщина получеловека застрелила Искусника!» — заходился Зверь.
— Почему ты не убил меня, сволочь? — простонал Келегорм, встряхнув лежащего. Казалось, Зверь рвет его изнутри, прорываясь взять волю, и еще отчаянно болит вырванный кусок сердца, принадлежавший Искуснику, умнику проклятому, сотворившему такую глупость напоследок. Напрасную глупость.
«Почему он, а не я?»
В ответ Элухиль протянул руку и вцепился ему в ворот.
— Мои сыновья, Охотник, — выдохнул он. — Внуки Лутиэн… Ты же остановился сам, ты был безумен — и остановился! Внуки Лутиэн снаружи, в лесу, одни… Не дай погаснуть крови Лутиэн, Охотник!
Келегорм схватил его за горло, рыча и не находя слов.
«Добей меня, Охотник, но спаси их», — сказал Элухиль беззвучно. И ясно вспомнил двух неразличимых мелких детей с одинаково знакомой улыбкой.
«Щенята рода Лутиэн», — пришла ясная мысль. — «Вира за Искусника. Живая вира?»
Отпустив еще живого короля и снова окунув в его кровь левую перчатку, еще не зная, зачем, Келегорм вскочил, почти не чувствуя боли. Лишь движения сделались скованными. Он прошел по залу, созывая своих. Из тех полутора десятков, кто мчались с ним через ясеневую рощу, на ногах остались шестеро.
— К Карантиру под начало, вы все, — сказал Келегорм коротко. — Соберите остальных. Во дворце прячутся дети короля, двое мальчишек-близнецов, совсем мелкие детеныши. Могли выскочить наружу. Если кто-то видел, сообщите мне немедленно.
— Красный Копейщик что-то видел, — подал голос кто-то из младших воинов. — Заметил кого-то, бегущего к воротам, и вернулся, чтобы проверить.
— Я иду туда.
— Кано, не ходи один по туннелям, — начал Синко. — Я с тобой.
— К Карантиру, я сказал. Все, — бросил Келегорм, разворачиваясь, и зашагал к воротам дворца. Он сам не знал, чего хочет сделать, если отыщет двух детенышей. Но он видел цель, мог бежать за ней, думать о ней, уйти в нее с головой. И не думать о прочем.
Если кто из серых и видел его в туннелях, напасть не посмел.
Карнетьяро, Красный копейщик, отыскался в воротах, среди стражей Младших братьев. Здесь тоже успела случиться драка, щиты и ворота щетинились торчащими стрелами, и лишний меч стражам пригодился. Снаружи шел снег, скрывая лес и берега в белой сырой пелене, засыпая лежащих на мосту.
— Кого ты нашел? — спросил Келегорм, едва подойдя.
— Мальчишек из ненавистной тебе семьи, кано, — ответил тот спокойно.
— Где они?!
— В лесу.
— Что?
— Я вывел их в лес, на тот берег, припугнул и прогнал подальше, — верный смотрел прямо, убежденный, что сделал все как надо. — Вряд ли ты захотел бы марать руки убийством детей, кано.
На тот берег реки. Ага. Потому что все беглецы собирались на этом.
Келегорм полыхнул яростью так, что от него попятились.
— Самовольничаешь?! — зарычал он, едва выговаривая это длинное слово. Зверь и эльда пришли в ярость разом, пусть и от разного, и говорить сразу стало труднее.
Еще труднее было, схватив болвана за горло, не свернуть ему шею.
— Только я решаю, — рявкнул Келегорм, — о кого мне марать руки! Только я!
Копейщик даже не захрипел, а скуляще втянул воздух, неверяще глядя на своего вожака.
— Где они?!
Трясущаяся рука указала направление.
— За ясеневой рощей… — прошептал Карнетьяро, когда ослабла хватка. — Возле раздвоенного дуба слева от дороги… они побежали вперед и налево…
— В другой раз за самовольство башку оторву, драугов сын. Вон с глаз моих! — оттолкнул он ошеломленного воина.
— Да ну? — раздался сзади голос Амбарусса. — А по-моему, братец, он весь в тебя! Хватит!
«Зеркалу морду набей», — дополнил он беззвучно.
— Отстань, — проворчал Келегорм, устремляясь к мосту.
— Возьми охрану! — крикнул вслед младший брат, впрочем, он не стал отвечать.
Сейчас ему невероятно пригодились бы собаки. Но Келегорм больше не держал охотничьих собак, с тех самых пор, как потерял Хуана. Да и собаки к нему не стремились больше.
«Новая дичь!» — сказал Зверь. — «Эту не дам упустить!»
Он втянул запах пряной крови с левой перчатки, впечатывая его в память. Пошатнувшись, прошел сквозь видение грустящей девы в синем плаще. И перешел на бег.
2
В
