— и тем подхлестнули Зверя, уже пьяного от крови.
Это страх сделал их такими медлительными — или то Зверь ускорил его движения? Каждый удар настигал цель, разрубая и протыкая живое, каждый направленный в него выпад он видел и успевал закрыться или уйти, а серые вокруг двигались замедленно, будто во сне, непоправимо опаздывая. Со своей сворой Келегорм нарушил их строй и отобрал драгоценное время, второй залп лучников вышел разрозненным и слабым, а сзади набегали неостановимой волной новые черные ряды вместо упавших.
Ближайшего серого стрелка Келегорм просто отшвырнул в стену. Каждое его движение заканчивалось ударом — укол вперед, разворот — рубящий удар, тычок рукоятью назад и вбок, отбрасывающий серого под клинок своих, снова выпад. Нет в таком бою красоты, лишь простые скупые движения, дозволенные пространством.
Зверь мог еще вцепляться в горло, но Зверь хотел себе особую дичь.
Остатки защитников оттеснили к стенам и изрубили на ходу, отбрасывая еще живых на мечи тех, кто шел в задних рядах.
Чье-то внимание догнало Келегорма, и он обернулся, сдержав недовольное ворчание.
— Братец, ты мне очень не нравишься, — Куруфин Искусник появился среди воинов и потянулся было к брату, но остановил движение на полпути.
Вдох, выдох.
— Мы все здесь такие.
— Я только о тебе.
— Близнецов нянчи.
— Ты слишком… рад этой крови.
— Ты знал, за кем я сюда иду, — оскалился охотник откровенно.
— За тебя испугались твои же верные.
— Трусы пусть проваливают, — огрызнулся Келегорм, отворачиваясь и глядя на дальний конец туннеля.
— Полезешь на рожон — ляжешь до того, как найдешь свою цель, глупец.
Пожалуй, только эти слова и могли сейчас заставить Келегорма не торопиться. Впереди виднелись ворота главного зала, и в одиночкуон туда и впрямь не прорвется.
Он вытер чужую кровь с лица — и вспомнил, что так уже было в Альквалондэ. Вспомнил колыхание палубы под ногами, скользкие доски и ужас, с которым он смотрел на алое у себя на руках…
Он?
С ужасом?
Это было так давно, что неинтересно, фыркнул Зверь. Зверь думать не хотел, он хотел действовать. Прежний Тьелкормо, каким бы ни был, остался на той мокрой палубе захваченного и потом сожженного корабля, и Зверя он не интересовал. Даже тот Келегорм, что был позже, остался в прошлом, до встречи с врагом, до украденной любви, разве нет?
«Ты цел?» — словно бы снова спросил его Руссандол от ворот. Правильно спросил. Но несвоевременно.
*
…Келегорм еще не видел его лица под шлемом, не чуял запаха — кровью пропах уже весь зал — но Зверь точно знал, кто перед ним. Его царская добыча. Его слово в споре с проклятым смертным. То, что тянуло сильнее Сильмариля.
Наследник Тингола был сильнее любых эльда, с какими Келегорм скрещивал клинки в бою и в мирной схватке, кроме разве самого Феанора. Сильный, выносливый, думал Келегорм, кружа возле него. Проворный, отчаянный. Неопытный. Неоткуда набрать опыта боя тому, кому не сравнялось даже сотни лет.
И уже не сравняется, решил Келегорм, кидаясь на врага и пытаясь вместо поединка вцепиться ему в горло. Элухиль отшатнулся, глаза в прорезях шлема расширились.
Еще попытка. Снова неудача.
Способная еще мыслить часть Келегорма подсказала — соперник может держаться слишком долго, надо действовать быстро и с напором. А та часть, которая не думала вовсе, заставляла только рваться вперед, не видя вокруг никого, кроме своей цели. Зверь ломился, вынуждая врага отступать и защищаться, не замечая ошибок, не чувствуя боли, отшвыривая без разбору всех, кто приближался и мог помешать.
«Мне нужно твое горло, и я доберусь».
В глазах темнело, ни справа, ни слева Зверь не видел ничего. Только цель. Только проклятого получеловека. Только следующий удар…
Стрелы засвистели мимо него, вспарывая одежду и кожу — он не увидел даже стрелка.
— Турко, дубина! Справа!
— Не мешай! — рявкнул он.
Кто-то знакомый яростно закричал в стороне — Зверь не разобрал слов. Келегорм просто прыгнул вперед, чуя, что враг смотрит мимо, враг отвлекся — и обрушился на получеловека всей тяжестью, чтобы мгновением позже вонзить в него клинок и смехом встретить брызнувшую кровь.
Слизнуть ее с перчатки, втягивая воздух.
Запах ударил в него, подобно молоту, заставляя Зверя побледнеть и отступить, взламывая старательно запечатанные воспоминания.
Солнце над лугами Талат Дирнен. Стук копыт. Дурманящий запах трав, и еще более дурманный аромат черных волос девы, сидящей на его седле. Биение крови под ее кожей. Свечение ее нежного лица в сумерках, когда дух, казалось, просвечивает сквозь драгоценную плоть…
Кровь Лутиэн с пряным запахом трав заполнила его рот и капала с клинка.
Боль дальним эхом вспыхнула в боку, отгоняя видение — это сползающий по стене Элухиль нашел силы нанести ответный удар, пробив кольчугу. Его шлем покатился по полу, открывая лицо и черные кудри. Келегорм отступил, шатаясь, как пьяный, переводя взгляд с мокрой перчатки на того, чью кровь так хотел пролить. Смотрел, не отрываясь — и не видел ни единого отпечатка проклятого человека на бледном ясном лице.
Казалось, это Лутиэн отлили в форму мужчины и оставили жить на земле. Тверже лицо, чуть светлее волосы…
Зажимая бок, Келегорм сделал еще несколько шагов назад. Наткнулся на мягкое — и чья-то рука схватила его за подол кафтана.
— Дубина ты, Турко, — сказал булькающим шепотом Искусник, сидящий на полу без оружия. — Полудурок слепой… стрелка не видишь… чурбан ты полоумный…
В нем торчало пять не то семь длинных алых стрел, пробивших доспех насквозь, и кровь лилась изо рта потоком.
Келегорм схватил его в охапку и завыл.
— Дурень ты, — сказал одними губами Куруфин, умолк и погас, как свеча.
Следующие долгие мгновения Келегорм рычал и метался по залу, не различая дороги и рубя все подряд. Кажется, от него убегали свои же. Очнулся он, увидев торчащий в стенной панели меч Куруфина — зацепился взглядом за знакомую рукоять и остановился. Увидел, что мечом прибита к стене сероволосая лучница, тоже погасшая. Понял, что произошло, снес голову мертвому телу и искрошил в щепки проклятые панели.
Огляделся, видя все как сквозь пелену.
Бой затих. Изрубленные тела в серых и зеленых плащах были разбросаны по всему залу, как изломанные игрушки — мужчины и неожиданно много женщин, иные еще сжимали охотничьи луки в погасших руках. Между ними там и сям — тела воинов Первого дома, утыканные стрелами. Уцелевшие нолдор бродили вокруг, переворачивая тела и
