его.
— Фелисиано-о-о, бра-а-ат!!! — в отчаянии кричал дон Луис, которому казалось, что присутствие старого товарища сулит ему надежду на спасение.
Вилья подошел к сержанту Веласко и с неудовольствием спросил:
— Это что, ваш знакомый?
— Я никогда и не бывал в Торреоне, — важно ответил Веласко.
— Этот сеньор не из Торреона. Он из столицы, — язвительно заметил Вилья.
— Я живу возле Пачуки, — продолжал упираться сержант Веласко.
— Не лги! — воскликнул Хименес. — Ты всегда жил в столице. На улице Платерос.
— Я не знаю этого сеньора, — твердым голосом заявил Веласко.
— Не прикидывайся идиотом! Да наши матери нас даже причесывали одинаково! Или ты забыл?! Это же я, Луисито!
— Я не знаю этого сеньора, — как попугай, повторял Фелисиано.
— Кончай врать, Фели! Мы даже на факультете права вместе учились…
— Я не знаю этого сеньора.
— Вспомни, как мы в первый раз пошли в кинематограф! Как смотрели тот фильм, где дон Порфирио[5] с доньей Кармен гуляли по Чапультепеку! Помнишь, как он нам понравился?
— Знать я его не знаю… — вновь пробормотал Веласко. И ни один мускул на его лице не дрогнул.
Вилья, человек от природы недоверчивый, решил, что один из этих двоих лжет.
— Вы его знаете? — обратился он к дону Луису.
— Конечно, знаю. Мы выросли вместе.
— Докажите.
— Этого подонка зовут Фелисиано Веласко-и-Борболья де ла Фуэнте.
— Совпадение. У меня очень распространенная фамилия, — ответил на это Фелисиано.
— Другие доказательства есть? — снова спросил Вилья.
Землевладелец на несколько секунд задумался, потом сказал:
— Вспомнил я одну вещь… У него шрам на левой ягодице! Его служанка ножницами пырнула, когда он хотел ее силой в постель затащить.
Фелисиано почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Турану Луис Хименес лечил ему собственноручно. А потом (негодяй!) сам переспал с той служанкой — улестил-таки ее! Если сейчас Вилья потребует показать шрам — всему конец: сразу станет ясно, что они с землевладельцем Хименесом знакомы и что Веласко тоже из аристократов и порфиристов.
— Мой генерал, это утверждение совершенно беспочвенно и лживо.
— Давай, Фели, давай! Покажи задницу!
Вилья уже собирался отдать соответствующий приказ, но тут Веласко пришла в голову очень удачная (и очень революционная!) фраза:
— Мой генерал! Я не могу позволить себе совершить такое, когда на мне форма бойца Северной дивизии!
— Так пойдите переоденьтесь! — был ответ Вильи.
— Сеньор генерал, как я могу?! Для меня эта форма все равно что собственная кожа!
Генерал даже растерялся, услышав слова своего подчиненного. А Хименес не мог поверить в то, что его друг так изменился, и в то, что он стал способен на предательство. Многие бойцы бригады были восхищены ответом Веласко; из рядов войска послышались аплодисменты и выкрики:
— Ай да Гусь! Молодец, Гусь!
Генерал Вилья оценил геройское поведение сержанта Веласко и принял решение прекратить диспут:
— Я полагаю, что сержант не знает этого человека.
— Предатель! — крикнул Хименес.
— Угнетатель трудового люда! — не смолчал и Фелисиано.
Снова раздались аплодисменты:
— Давай, Гусь, давай! Покажи ему!
— Трус! — не унимался Хименес.
— Эксплуататор!
— Верно, Гусь, дело говоришь! — подвел итог генерал Вилья и дал Хименесу тридцать секунд на то, чтобы добыть сто тысяч песо.
Хименес не воспользовался предоставленной возможностью, он потратил отведенное ему время на другое — жег Веласко ненавидящим взглядом.
Отмеренные секунды истекли, и генерал отдал приказ приступить к экзекуциии.
В парке собралось не меньше десяти тысяч человек. В качестве почетных гостей присутствовали самые богатые землевладельцы Торреона. Они находились здесь по настоятельному требованию генерала Вильи, который, с одной стороны, хотел придать тем самым зрелищу казни бблыпую внушительность, а с другой — рассчитывал на то, что увиденное лучше всяких слов убедит богачей в необходимости внести щедрые пожертвования на дело революции.
Хименес с презрением смотрел на врагов и с достоинством ждал минуты своей гибели (не сбежал из города он лишь потому, что уже давно устал от жизни).
И вот настал решающий миг.
Капрал Алварес и рядовой Бельмонте взяли дона Луиса под локти и повели к эшафоту. Они заставили его встать на колени, и Хименес, не дожидаясь указаний, словно уже много раз проделывал это, сам положил голову в углубление.
Забили барабаны. Публика начала перешептываться. Солдаты ждали. Жены и дети богатых землевладельцев плакали. Генерал Вилья любезно беседовал с полковником Рохасом.
Луис Хименес повернул голову в сторону Фелисиано:
— Знаешь что, мерзкий предатель?
Веласко не ответил: он напрягся в ожидании приказа.
— Знаешь, кто переспал с Маргаритой?.. Не знаешь?.. Так вот, подонок, это был я. И не один раз, а тысячу! Тысячу раз!!!
Веласко впился в Хименеса ненавидящим взглядом: имя Маргариты было для него самым чистым из имен. Это было святое.
— Почему, ты думаешь, она уехала в Париж? Или ты поверил в сказочки про визит к тетушке?
Гнев Веласко нарастал с каждым словом Хименеса. Все было верно: Маргарита действительно уезжала в Париж к тетушке, и об этой поездке знали только ее семья и Веласко.
— У нее была родинка возле пупка. И еще одна чуть пониже. Тебе довелось их увидеть?
— Врешь! — прорычал Веласко.
— Да нет, зачем мне врать… Хочу тебе еще сказать, что в постели твоя скромница невеста была хоть куда… Передать не могу, как хороша?
Так вот кто — Луис Хименес-и-Санчес, самый близкий друг, товарищ детских игр — отнял у него, Веласко, невесту, которую он боготворил и к чьей тонкой нежной руке почитал за величайшее счастье прикоснуться губами! Вот когда все выяснилось!
— Ее родители как-то ночью застали нас нагишом в библиотеке. Тогда-то ее и отправили в Париж. Но не думай, что на этом все кончилось. Я и там продолжал…
Публика ахнула, когда, еще до того, как прозвучал приказ, серебристый нож рухнул вниз, вмиг лишив Хименеса головы.
Пышущий гневом Веласко подошел к месту, куда откатилась голова того, кто казался другом, а оказался соперником, и пнул ее с такой силой, что она пролетела над головами стоявших возле гильотины людей, которые издали громкое «о-о-о-о-о-о!» при виде необычного поступка палача.
Никто не слышал разговора между Веласко и осужденным, а потому никто не мог понять причин произошедшего. «Вот настоящий революционер!» — порадовался генерал Вилья.
Все обеспеченные люди Торреона с радостью внесли пожертвования на нужды революции. Никто не захотел последовать примеру Хименеса и позволить, чтобы его голова летала по воздуху в каком-нибудь парке.
Слава Вильи с тех пор гремела по всей округе, и, как он и предвидел, его враги начали остерегаться становиться ему поперек дороги.
Вечером того памятного дня Веласко был приглашен в палатку генерала Вильи и прямо там
