один из лучших, там лишь добыча.
Пламя сковывало волю и пекло до костей.
— Тамиморэ, — забулькал Инквизитор, глотая кровь и собственные зубы. — И я тоже не уйду без подарка.
Каллахан потянул голову Тамиморэ на себя, позвонки хрустнули. Проявитель скрутил шею, порвав вены и мышцы. Они почти сразу задубели и стали хрустальными, поэтому оторвать голову оказалось не так сложно, она покатилась по лысому склону и из шеи начала вытекать черная кровь. Ее оказалось не много — сердце Инквизиторов уже давно не билось. Гораздо больше оказалось черного смога, тот струился и струился, и не было этому конца. Проявитель терпеливо ждал, пока он иссякнет. Пламя пристально следило, чтобы в хрустальном теле не осталось ни капли.
Павел и Асгред поравнялись с Каллаханом.
— Надо же, как просто, — цокнул Павел, сплюнув в сторону, по привычке. Он попал Инквизитору прямо в ухо, но по этому поводу расстроился не сильно. — Помнится, точно так же я пытался открутить башку Валдану. Получилось, если честно, не очень квалифицированно. Так, оттянул немного уши. Шея на месте осталась.
— Ты все еще жив? — удивился Асгред, предположив, что Павел просто храбрится и, конечно же, соврал ему.
— Нет, я дохлый перед тобой стою, — покачал головой Павел. Храмовник стоял спиной к неподвижному Хеларту и еще не привык, что его друг умер. — А ты разве не пробовал? Мне кажется, каждому бы захотелось.
— Хотелось… так ведь опасно.
— Совсем не опасно, когда у тебя за спиной Проявитель, — пожал плечами Павел. — Было забавно.
— Я лишь пытался понять веселье молодости, — пояснил Каллахан, пряча Пламя глубоко в глазах. Теперь они были обычные — серые, почти бесцветные, и глядели устало. — Смерть — не игрушка. Не важно, чья она. Таковые потехи я больше поощрять не намерен.
— Ты действительно хотел его убить? — украдкой спросил Асгред, тише, чем обычно, чтобы Каллахан не услышал. Но Проявитель всегда слышал.
— Конечно нет, — ответил Павел. — Просто хотел ощутить, как это.
— И как?
— Круто.
— Круто… — с завистью повторил Асгред, понимая, что ему самому никогда не выпадет такой возможности.
— Нужно похоронить Хеларта, — одернул их Каллахан.
Его беспокоило, что с каждой смертью храмовники дуреют, разговаривая после гибели братьев так, будто ничего не случилось. Скорби не было — дурной знак. Значит, она посеяла свои семена так глубоко, что даст гнилые всходы, расколов души.
— А про какой подарок говорил этот урод? — озадаченно спросил Павел.
Каллахан не сразу его почувствовал — убийство Инквизитора отняло слишком много сил. От сумерек отделилась большая тьма и выросла у них над головами. Когда рыжие волосы на затылке встали дыбом, Асгред резко развернулся, держа меч обеими руками и выставив его вперед. Павел рубанул наотмашь сразу, как только желейное месиво протянуло к нему свое щупальце. То отвалилось и выросло вновь.
Каллахан взглянул вдаль — Тень тянулась, словно жирная гусеница, ползая брюхом и подминая под себя камни. И не было ей конца и края. Они лениво повалилась на бок, вытянув ближайший к храмовникам рот. Потом втянула его в себя, быстро — почти мгновенно, поняв, что ее добыча не еда, а хищник.
— Гигант?! — воскликнул Асгред, отбив лезвием комок сухой грязи.
Жирная, практически невидимая гусеница поднимала камни брюхом, пропускала сквозь себя и кидала в храмовников. Неизвестно, чего она желала больше — забить их насмерть или сбежать отсюда. Гусеница поджимала бока, когда храмовники приближались к ней и избегала мечей. Она была слишком огромной и неповоротливой, чтобы скрыться и найти добычу посговорчивей. Пространство искажалось и плыло сквозь призму ее прозрачного тела.
— Нет, не гигант, — бесцветным голосом ответил Каллахан, зажигая взгляд. Он был тусклым и горел плохо. — Мне нужно время, чтобы проявить ее.
Легко сказать — время… Эти Инквизиторы призывают таких существ, что не знаешь куда и мечом тыкаться. Будь это очередная букашка, через которую насквозь проходит меч, храмовники бы и не задумывались о проявлении. Лезвие вошло с одной стороны, а с другой вышло — вот и вся работа. Павел допускал противника вдвое выше себя, или даже в трое, если до жизненных важных органов можно было достать его любимыми выпадами. А у этого… еще разбери, где перед, а где зад. Острие меча запутается в желейной плоти, только разозлив монстра.
У него получилось увернуться целых два раза, прежде чем тучная плоть подстерегла еще и сзади — тогда Павел оказался в кольце, чувствуя движение невидимых кишок внутри монстра. Знать бы, что и откуда растет… так ведь не видно ничего.
— Павел, два шага ко мне! — взревел Асгред, заскочив на высокий валун, будто не имел веса. Он глядел сверху, на лезвие его меча намотался мокрый клок шевелящихся волос.
Асгред был зорче, чем Павел, а потому пришла пора ему довериться. Глубоко глотнув потяжелевший воздух, Павел вошел в знойную плоть и на секунду потерял дыхание. Шаг в обжигающем пекле, еще один… второй ему дался с трудом, шею обмотало что-то очень склизкое — Павел надеялся, что это хотя бы не сопля. Шевелится… Павел резко сорвал нечто с шеи, пока оно его не задушило. Мелькнула и снова пропала из поля зрения какая-то конечность, не щупальце — похожа на пятку. Монстр, ощутив в своем теле храмовника, взвыл. Даже небольшая сила Пламени в крестоносце причинял ему боль, выжигая внутренности. Голос монстра был похож на бред сумасшедшего. Казалось, шепот непонятных слов вырывался из тысячи ртов.
— Руку! — крикнул Асгред и подал ладонь, Павел схватил ее с охотой.
Асгред втащил Павла наверх. По пути на вершину тело храмовника порвало что-то внутри монстра, но и сам Павел не остался без ран.
— По ладони саданула, — сморщился Павел, глядя на алую кровь.
Потом сплюнул в сторону и обхватил ладонью рукоять. Несколько капель потекло по гарде, заскользило по клинку и сорвалось с лезвия. Монстр зашептал множеством ртов на непонятном языке громче, когда кровь храмовника упала на жирные бока. От этого шепота кожа покрывалась мурашками.
— Я отсюда не слезу, — сказал Павел, сразу поняв, как ему нравится сидеть на вершине.
Если бы он видел то, что видел Асгред, ни за что бы не
