некуда бежать и решил забрать с собой как можно больше моих братьев? — подавляя неуместную злость, прогремел Каллахан. Пламя бушевало, вырываясь из глазниц — гнев его готов был спалить Толерина на месте.
— Так бывает всегда, когда бешеному зверю нечего терять, — оскалился Толерин, отбросив мокрый клинок в сторону. Тот звякнул о камни, коснувшись каленым остриём треснувшего лезвия меча. — Загони такого в угол — по-настоящему узнаешь, на что он способен.
— Ты правильно назвал себя. Бешеный зверь в оболочке звездного бога.
— Для этого мира твои рассуждения слишком плесневелые. Оставался бы ты в своем, — ехидство в голосе Толерина дразнило и подначивало Пламя.
Не время… не время… он еще должен рассказать где прячется Марбас и назвать имена.
— ОН где-то рядом, я чувствую.
— Может быть да… а может, и нет, — Толерин радостно тянул губы.
— Ты выглядишь слишком счастливым для того, кому осталось жить всего несколько мгновений.
— Нет ничего приятней, как приговорить к смерти несколько скверных крестоносцев. Эта плата за жизнь в новой реальности.
— Нравится отравлять мир, который вам не принадлежит?
— Нравится. А почему бы и нет? Таким как мы редко дается шанс на новую жизнь, — Толерин мягким движением спустил капюшон с волос, серебряные пряди рассыпались по плечам, словно волны лунного озера. — Вот только ты попутал немного — это наш мир, и уже давно. Мелкие шавки — это армия, а телепорты способ пополнить ряды. Их так много, что никому не справиться. Даже вам. Особенно вам. Дураки. Инквизиторы нужны, чтобы следить за всем этим сбродом. Если бы храмовники пошевелили своими крохотными мозгами, то поняли бы это. — Толерин не стал открывать, на что они рассчитывают, призывая гигантов. — Все ради нашей Королевы. Мы — идеальная система, владеющая миром. Выверенный механизм. Не мешайте нам.
— Крестоносцы появились именно для этого — мешать. Великий Воин призвал меня в другой мир, чтобы восстановить прежнее равновесие. Каждому действию должно быть противодействие, ибо небесные своды всегда находятся в равновесии.
— Отличное равновесие — миллион на одного и дохнуть как мухи.
Проявитель нахмурился.
— Так было у истоков мира, так есть и сейчас, — Каллахан двинулся вперед, удерживая Пламя внутри, но скоро его воли перестанет хватать, и оно убьет Инквизитора. — Глупец. Ты не изменишь предопределения Богов.
— Не удивлен, что все твои подстилки передохли по очереди, — рассмеялся Толерин. — Такого зануду еще поискать. Наверняка, они предпочли окочуриться, чем слушать твои тоскливые проповеди. Просто убийственная скука.
Теперь Каллахан стоял в полуметре от Инквизитора, и тот, не переставая улыбаться, начал медленно сползать на колени. Пламя гнуло волю и выжигало, как костер сухую щепу. Улыбка не спадала с фарфорового лица, превратившись в вымученную, выдолбленную долотом в мраморе. Он не хотел сдаваться — до самого конца.
Каллахан дал волю Пламени, не в силах больше удерживать силу. Белый огонь вырвался далеко за пределы глазниц, ослепив Инквизитора. Из его глаз хлынула кровь, он заплакал черными слезами, но не переставал улыбаться.
— Гигант у нас над головами, — прогремел Каллахан. — Назови его имя.
— Не такой уж это и секрет, — хихикнул Толерин, изнемогая от боли. Он не мог раскрыть глаз. — Крайнон. Ну что, полегчало тебе? Что ты намерен сделать? Сразиться с ним прямо сейчас?
— Слишком много ответов для такого как ты. Марбас специально призвал гиганта, чтобы вымотать меня, а тебя послал, чтобы запутать. Он выигрывает время. Для чего? Что он задумал?
— Как-то это несправедливо. Ты не ответил ни на один мой вопрос, а сам задал целых два. А как же ваша хваленая справедливость?
— Твоя бешеная кровь уже течет тебе в горло, — сказал Каллахан, глядя, как белоснежные зубы Толерана окрасились в черный. — Так ты не сможешь назвать свое имя. Сомкни губы, и не улыбайся так широко.
— Не смей мне приказывать! Мне нет смысла грустить. Жизнь она ведь… хороша. Ха.
— У всех Инквизиторов, которых я отправил в пекло была прочная уверенность, что их снова призовут из бездны. Отравлять этот мир. Ни один из двухсот еще не вернулся. Нет поводов для радости.
— Ты недооцениваешь Марбаса… какая гордыня.
— Они все надеялись на него. Никто не вытащил их, не вытащит и Толерана.
— Обсудим это после его щедрых подарков. Он так долго готовил их для тебя.
— Тогда ты должен знать, где он находится.
— На Лысой горе, где же еще? Прямо как твоя башка, — Толерин задрал голову, с готовностью подставляя виски под ладони Каллахана. Он знал, что будет происходить дальше. — Мы обязательно встретимся, старый, СТАРЫЙ друг. Но роли будут уже другие, — прошипел Инквизитор, не в силах вынести обжигающее прикосновение Проявителя. — Я буду охотником, а ты — добычей. — Кровь из его глаз хлынула сильнее, запачкав черный крест Каллахана на белой тунике.
Красная кровь к красному кресту, черная — к черному. Этот день выдался слишком идеальным, чтобы в нем не было подвоха. Каллахан обхватил голову Толерана ладонями, пытаясь уловить его выжженный взгляд. Все бесполезно. Из глубоких глазниц вываливалось спутанное подгоревшее месиво. Пламя прожигало череп Инквизитора через кожу. Рано. Рано…
— Назови свое имя, — прогудело Пламя из нутра Каллахана. Губы у Проявителя были сомкнуты и перестали шевелиться.
Прямо сейчас… ему нужно… Высшие Тени обнажали естество только с собственным именем. Так они проваливались в бездну без шансов закрепиться в этом мире. Не назвав свое имя, они продолжали шататься по земле, неприкаянно и уныло, не в силах занять чье-то тело, но и не возвращаясь в свой мир. При них оставались только голод и жажда. Такие Тени были опасней, чем все прочие. За ними медленно плелась смерть, протягиваясь длинным следом из крови, гниения и костей.
Инквизитор до онемения сжал челюсть, чтобы не называть своего имени. Зубы его скрипнули и поломались. Боль, невыносимая боль, бьющая в виски… и чувство самосохранения — сильнее любой надежды на Марбаса. Не произноси этих букв… не называй… со звуком твоего имени Пламя изгонит твою сущность из тела, принадлежащего тебе по праву. А дальше только бездна и боль. Ты не хочешь домой — в вечную тюрьму без стен. Ты не самый сильный хищник в ядовитом пекле. Здесь ты
