class="p1">— Убиваться по ней не собираюсь, — упрямо заявил Глеб, выслушав меня. — Итак уже опозорился, собачонкой за ней побежал, придурок. А нужно было с тобой остаться. Мам, прости что я такое дерьмо у тебя.
— Ты у меня замечательный.
Скривился. Не верит.
Глеб в принципе в меня пошел: творческий, во всём сомневающийся, компанейский, но доверяющий только самым близким. А вот Лика в Павла уродилась, взяв его властность, категоричность и целеустремленность.
— Глеб, ты точно не станешь глупости делать? — решилась на вопрос. — Тамила здесь, в больнице. Возможно, захочет с тобой поговорить. Она может обмануть тебя, и новую боль причинить. Ты влюблен, а влюбленного легко вокруг пальца обвести.
— Мам, я же сказал что с ней покончено.
— А еще ты спрашивал про неё сегодня, — напомнила.
— Спрашивал. Потому что она в машине со мной была. Какая бы Тамила ни была — я не желал бы стать её убийцей. Живая, и черт с ней, — резко бросил сын.
А у меня камень с души упал, чуть легче дышать стало.
— Ты лучшего заслуживаешь.
— Это ты лучшего заслуживаешь, мама, — Глеб впился в меня требовательным взглядом. — Он втирал мне что на отца руку поднимать нельзя, я помню. И раньше согласился бы. А сейчас жалею что мало ему досталось, сильнее нужно было бить. Но не за свои обиды, а за тебя. Только не говори мне что он мой отец и так нельзя, — повысил сын голос. — Отцы так не поступают, а значит…
Я не выдержала. Закрыла ладонью рот Глеба, не позволяя сорваться страшным словам. Он имеет на них право, я знаю. Но мне было бы больно их слышать, а Глебу — говорить.
А значит, он мне больше не отец, — этим словам я не позволила сорваться с губ Глеба, но фраза повисла в воздухе, напоминая, что самое сложное еще впереди.
— Я на твоей стороне, — склонилась, поцеловала Глеба в висок.
— А я на твоей. Уходи от него, мам.
***
Паша с врачом всё же поговорил, и в машине, когда мы ехали обратно, пересказал суть беседы. Через 3 дня станет ясно, можно ли забрать Глеба домой, или ему придется несколько недель провести в больнице.
А я даже и не расстроена, кажется. Глебу сейчас лучше в больнице, чем дома.
Лика молчаливая. Хмурится, но на Пашу волком не смотрит… она вообще на него не смотрит, и я гадаю: слышала она или нет, и всё откладываю разговор, на который меня пока не хватает.
— Ты вечером или уже завтра опять к Глебу поедешь, мам?
— До пяти вечера думаю еще раз навестить, но не уверена. Глеб просил не устраивать паломничество в его палату.
— Если поедешь — я с тобой, — сказала Лика и отвернулась к окну.
Так до дома и добрались.
Едва вошли, Лика бросила свою розовую сумочку на стул, и унеслась наверх. А мы с Пашей остались в молчании, как чужаки.
— Я же просила не делать Глебу хуже. У него сотрясение, Паш. Это не просто ушиб пальца, это даже не перелом, это, блин, сотрясение мозга! Но зачем меня слушать, да? Можно же добавить сыну боли, будто он враг, а не плоть и кровь.
— Я не собирался ему хуже делать. Я всего лишь ему как взрослому объяснял, что произошло.
Холодность Паши бесит.
Прошла мимо него, поднялась на второй этаж. За спиной шаги — он.
— Тебе лучше в город вернуться, — сказала, когда мы в комнату зашли. — Прямо сейчас. А я останусь здесь с Ликой и Глебом.
— И что это значит?
— Что тебе лучше уйти, — сжала кулаки.
— Мне так не лучше.
— Так лучше мне! Глебу так лучше!
— Ась, ты что творишь? — Паша шагнул ко мне, приблизился почти вплотную. Злой. На меня злой, будто право на это имеет. — Что ты с нами творишь? Я уже и тебе, и Глебу сказал правду: шалава малолетняя задницей крутила, повисла на мне, я решил посмотреть, как далеко она зайти готова. Не изменял. Изменять не собирался. Хотел бы — изменил, и ты бы не узнала.
Но он захотел — а я всё же узнала. Не в том месте захотел.
— Ты одну деталь упускаешь, Паш. Я всё своими глазами видела.
— Херню ты видела, — процедил муж. — И верить мне должна, а не кидать. Ладно, Глеб, он пацан еще зеленый, поумнеет, но ты-то, Ася, что? Доверие где? Уважение? Любовь?
Там же где валяются трусы Тамилы.
А я не хочу стать той, об кого ноги вытирают, да еще и в собственном доме. Не знаю, на что я решусь, но терпеть измены от мужчины, дорвавшегося до успеха — не смогу, сломаюсь.
Развод? — пришел вариант решения, и чуть сердце мне не разбил, оно в панике зашлось.
Я без Паши и не жила толком, к нему из дома сбежала, он спас. И вот уже сколько лет я с ним, за ним.
— Мы сюда вместе приехали, вместе и уедем. Глупости из головы выброси, лучше с Глебом поговори. Пусть лучше спасибо скажет за то что глаза ему открыл на девку его. Надеюсь, тему мы закрыли? Не слышу ответ, Ася.
Меня и ужасает, и поражает жесткость Паши. Но мысль всё же закралась, пусть и несмелая, а вдруг он не изменил? Вдруг и перед сыном невиновен? Может, не стоит спешить…
В коридоре раздался грохот, отвечать не пришлось. Первым из комнаты вышел Паша, за ним я.
И увидела Лику, зло пнувшую небольшой розовый чемодан Тамилы. Он не застегнут, и полон одежды, безжалостно разрезанной.
Лика еще раз пнула чемодан. Бросила поверх тряпья ножницы и, сузив глаза, взглянула на Пашу.
Она знает. Слышала. Поняла, — в голове одна за другой панические мысли-выстрелы.
— Лика, — позвал Паша, шагнул к дочери.
Но она отступила, развернулась, игнорируя отца. И сказала:
— Мамуль, я в больнице про кофе забыла. Сейчас сделаю нам. И фильм посмотрим какой-нибудь, ладно? Вдвоём. Ты и я, — припечатала, и сбежала вниз по лестнице.
Глава 5
Не понимаю, что за фильм мы включили. Сколько его уже смотрим. Кошусь на дочь — Лика упрямо уставилась в экран. Она сидит рядом, поджала под себя голые
