него находилась церковь. Говорят, что во времена богатства и роскоши состоятельные семьи вырыли секретные туннели, чтобы ходить к мессе, не смешиваясь с простолюдинами. Мой папа велел заделать туннель, соединявший наш дом с церковью. Я всегда пребывала в сомнениях исследователя: что же находилось внутри туннеля — тайные сокровища, золотые монеты, спрятанные в стенах?. В конце концов теперь я никогда этого не узнаю.
В конце пятидесятых годов папа получил в наследство дом в районе Санта Мария на углу улицы Диаса Мирона и Сабино. Он разрушил тот дом, чтобы построить новый, в котором мы жили, когда я была маленькой. Изначально наш дом был двухэтажный, но потом, несколько лет спустя, отец пристроил к нему третий этаж для своей лаборатории. На фасаде дома были помещены сорок две каменные скульптуры собак, названные «холотлтепетлскинклес», что на языке индейцев племени науатль означает «маленькие каменные собачки». Некоторые из них стояли на задних лапах, другие развалились, задрав головы. Благодаря этим скульптурам, дом прозвали весьма характерно: «собачкин дом». До сих пор в доме есть четыре выкованных из железа пушки, такие же, какие использовались в древних войнах. Они служат как водослив у плоской крыши. Фасад здания окаймляют расписные тарелки из обожженной глины в мексиканском народном стиле. К торцу дома прикреплена железная скульптура, представляющая собой голову одного из детей-героев, которые, согласно национальной истории, защищали крепость Чапультепек. Эта голова послужила формой для отливки скульптур, которые по сей день украшают один из самых красивых балконов этой крепости. Художником, подарившим моему отцу вышеупомянутую голову, был Армандо Кесада, крестный отец моей сестры Габриэлы.
В настоящее время дом является точкой отсчета как с архитектурной и исторической точки зрения. Лоя моих почитателей со всего света это целое приключение — приехать к дому моего детства и сфотографироваться перед ним. Сотни фанатов по интернету присылали мне фотографии, сделанные перед моим домом, и мне это очень приятно. В 2000 году мама отреставрировала и переделала его для продажи. Любопытно то, что купили его мои соседки, «соседские монашки», с которыми я готовилась к первому причастию. Теперь дом моего детства является частью их монастыря.
Отец
Мы жили на первых двух этажах, а третий этаж был исключительно отцовский. Там располагалась его химико-криминологическая лаборатория. В ней повсюду виднелись странные приборы, с помощью которых проводились разные исследования. Вот, к примеру, некоторые из очень необычных вещей, имевшихся там: несколько человеческих голов размером с грейпфрут, сделанные местными индейцами из племени Шуар. Все было именно так! Папе всегда нравились необычные декадентские образы. Он показывал мне эти головы с такой страстью, что я научилась расценивать их как произведение искусства. Папа был так очарован головами, что даже ушел на несколько месяцев к индейцам племени шуар, чтобы изучить сложный процесс уменьшения голов при помощи лечебных трав. На меня производил большое впечатление тот факт, что даже уменьшенные головы никогда не теряли пропорций обычного лица. Больше того, они сохраняли длину волос, а на некоторых головах были видны даже вши. У голов были вареные губы и глаза — для того, чтобы они не вытекли во время уменьшения, их наполняли раскаленными камнями с песком и смесью трав.
Уменьшенные головы настолько увлекали папу, что однажды он даже подарил президенту Густаво Диасу Ордасу пару уменьшенных лошадиных голов, изготовленных в лаборатории специально для него. В момент завершения правления Диаса (он был президентом Мексики с 1964 по 1970 годы) он выбрал моего отца для записи интервью о его президентстве. Вопросы, заданные отцом, были совсем непростыми. Например, отец спросил Диаса о расстреле студенческой демонстрации в Тлателолько в 1968 году. Но в то же время отец сумел включить в свое интервью и какие-то забавные вопросы, чередуя их с непростыми. Когда папа закончил свое интервью, президент прямо тут же назвал его «Официальный комментатор мексиканской провинции». Это прозвище он получил как награду за глубокое знание культуры и традиций народов каждого штата, образующих Мексиканскую Республику.
Вспоминая теперь эти головы с вареными губами и глазами, я понимаю, что это было весьма неординарное зрелище, но в то время мне было три или четыре года, и я не слишком ясно понимала пристрастия и вкусы своего отца. Детская наивность и безгрешность позволяли мне радоваться нашей с ним совместной жизни, будь то уменьшенные головы с длинными волосами или наслаждение от сливочных ирисок, которые так нравились нам обоим. Мое общение с папой было весьма необычным, оно не вписывалось в рамки привычных отношений между отцом и дочерью. Вплоть до сегодняшнего дня я так и не узнала ничего подобного.
В девятнадцать лет папа закончил института химико-фармацевтических и биологических наук, но специализировался на поприще криминалиста и судебно-медицинского эксперта. Он работал в Министерстве Внутренних Дел на посту начальника отдела федерального округа Мехико и должен был быть осведомлен о разного рода информации, поэтому в его кабинете был специальный стол, куда он помещал новости из газет и журналов вместе со следственной документацией дел, которые он проверял. Одно из этих дел я запомнила на всю жизнь: «Дело тамалеро»[9]. На черно-белых фотографиях размером с конверт видна металлическая жаровня с тлеющими углями, которая не дает остыть тамале. Перед нами предстает жуткая картина — в жаровне видна распухшая мужская голова, отделенная от тела, которая готовилась вместе с лепешками.
Суть этого дела сводилась к тому, что вечно притесняемая мужем жена, которая торговала на рынке лепешками, в какой-то момент не смогла больше терпеть оскорбления, побои и произвол мужа-алкоголика. Она убила его, чтобы потом сделать из него тамале и впоследствии продать их на рынке. Под всеми вышеупомянутыми тамале, фаршированными «мертвечиной», обнаружилась более неопровержимая улика этого убийства — мужская голова. Это дело имело широкую огласку в средствах массовой информации, и мой отец как раз вел его. Для меня было совершенно нормальным, обычным делом делиться этой и другими историями со школьными подружками. Точно так же, как отец объяснял мне, я все объясняла подругам. Я была, как учительница, ведущая урок в классе. Тогда я даже не понимала, сколь необычными были темы моих разговоров с папой. Думаю, что во многих случаях я, вероятно, пугала подруг своими рассказами.
Сейчас, по прошествии лет, размышляя о том, как я
