влагу, почти накрыв пульсирующий комок нервов. Ловлю остатки воздуха, чтобы пояснить всё до конца: — И не торгую собой. Да, я знакома с близостью между мужчиной и женщиной, но мой опыт… весьма скромен.
«А точнее, когда сынок хозяйки лишил меня чести, при том, что я не могла отказать в силу положения рабыни — вряд ли это был хороший опыт. Просто позволила. Едва не умерев от унижения, пусть он и не был груб, и даже любезно пытался сделать это без боли», — всё осталось проглоченным, потому что сейчас подробности не важны и никому особо не интересны.
— Значит, у меня полный простор действий, — всё также невозмутимо заключает Джонс, и, наконец-то, его рука накрывает центр моего возбуждения.
Я ахаю от нахлынувших жарких ощущений, непроизвольно выгибаю спину, сводя вместе лопатки: слишком хорошо, слишком нужно. А умелые пальцы уже начинают неспешно поглаживать меня, вынуждая чуть шире расставить ноги. Бесстыдно. Но кто думает о стыде на краю своей гибели?
— Чёрт! — вырывается из моей груди, пока я отчаянно рву руки из пут — бесполезно, остаётся только биться в этой собственнической хватке, как птице. — Ещё, пожалуйста! — почти хныкаю, и желание исполняется, рука Джонса двигается быстрей, размазывая влагу. Пульсация становится нестерпимой, с глухим стоном роняю голову на собственное плечо.
Он и не думает останавливаться, только тихий нетерпеливый рык мне в шею говорит о том, как ему тяжело сейчас держаться. Я и не знала, что такие мужчины существуют — способные не просто удовлетворять себя, а наслаждаться игрой с женским телом. Темп его настойчивых ласк нарастает, и вдруг сразу два пальца безошибочно проскальзывают в лоно, вышибая из меня воздух. Застываю в немом крике, мелко дрожа от новых, потрясающих ощущений.
— Чёртова девчонка, — почти жалобно шипит Джонс позади меня, и его вторая рука требовательно сжимает мою грудь, выбивая из меня тонкое скуление. — Ты точно знала мужчину? Слишком узкая…
Одновременно и восхищение, и безнадёжность в этом откровении — знаю, что уже и без того пунцовая от возбуждения и лёгкого стыда. Да, он прав — о такой близости я не имею понятия. Сама подаюсь навстречу его пальцам, мягко проталкивающимся в моё дрожащее тело: где-то совсем близко гуляет волна удовольствия, которую непременно хочется познать полностью. Впервые.
— Прошу, не останавливайся! — растворяясь в своих ощущениях хнычу совершенно бездумно, и Джонс послушно ввинчивает в меня свои жадные пальцы в ускоряющемся темпе.
Дышать невозможно: сердце грозит выломать рёбра, и внутри будто стянут тугой жгут, скручивающий жаром каждый нерв. Последний рывок, и цунами освобождения накрывает меня, разнося по каюте капитана громкий стон: я понятия не имела, что могу издавать подобные звуки. Маленький взрыв перед глазами, дрожь разбивает конечности. В ещё приоткрытый рот врывается влажным поцелуем Джонс, впитывая отголоски того рая, что он так легко сумел мне подарить. Я благодарно сплетаюсь с ним языками, пока пульс отбивает чечётку, не желая приходить в норму.
Почему-то кажется, что это была только прелюдия. Аперитив — спасибо старухе-покойной хозяйке, что я грамотна, и знаю такие слова.
— Ты и правда, само бушующее море, — тихо шепчет мне Джонс, мягко выпуская из своих рук.
Я уже так привыкла за эти бесконечно прекрасные минуты к его жару, что сама тянусь за ним, и лишь верёвка не даёт мне прижаться к нему вновь. Губы горят от его поцелуя. Вкус становится привычным, играющим табаком. В каюте кажется душно, потому что я так и не могу найти воздух, ещё мелко подрагивая от последствий пожара, который он разжёг во мне.
Дикий пират в чёрной рубахе. Капитан самого узнаваемого корабля залива. Или просто мужчина, которого я хочу целиком — ох, бедная матушка бы умерла от стыда за меня, если бы холера не забрала её раньше. Голодно облизываюсь, пока Джонс неспешно обходит меня, чтобы снова встретиться лицом к лицу.
— Освободи меня, — я поднимаю взгляд к крюку и дёргаю затёкшими руками. — Ты же знаешь, я уже не выйду из этой каюты… Пока ты не дашь мне больше.
Он улыбается, отчего-то не спеша развязать верёвку, а, напротив, опускаясь передо мной на корточки. Не отрывая от меня взгляда, искрящегося охрой и азартом. Срывает с себя бандану, словно это — самая критически важная часть его одежды, всё ещё мешающей насладиться видом этого тела, лишь рубаха на нём расстёгнута до конца. Чёрные волны непослушных прядок вырываются на свободу, показывая мне настоящего капитана Джонса: не тот образ, что он создал для команды. А нечто гораздо большее, от чего я закусываю губу. Его руки внезапно обхватывают мою правую ногу, ставя её прямо в сапоге на своё бедро.
— Что ты…
— Хочу видеть тебя. Всю, — странный ответ.
Но когда он стягивает с меня сапог, всё становится ясным. Хочет избавиться от мешающей одежды… Но я точно не думала, что это будет таким откровением. Глаза в глаза. Стук в висках. Я не понимаю, что происходит в этот момент, и почему мне так хочется прижаться к нему тесно-тесно, запуская пальцы в эти невозможные мягкие прядки морского демона, гладить этот смуглый мускулистый торс и рисовать на нём узоры пальцами.
Лишь сглатываю комок в горле, когда он также расправляется со вторым моим сапогом и со штанами. Наверняка видит, сколько мозолей я набила, пока улепётывала из дома, спасая себя. И для меня это тоже — откровение. Что-то приоткрывается внутри, позволяя зелёным глазам с охрой у радужки впиться так глубоко, что самой на секунду страшно. Ладони Джонса нежно проходятся вверх, до самого бедра, чуть сминая бледную кожу. Он прикрывает веки и глубоко втягивает аромат возбуждения — стыдно, боги, как стыдно…
Его губы опускаются на моё колено, оставляя первый поцелуй — тут же дополняющийся собратьями, поднимающимися выше. Трепетно, горячо, покрывая тело мурашками. Вижу, как упивается этим моментом мой искуситель, будто каждое касание ко мне это какой-то дар.
Словно Мойры долго плели нити наших судеб, чтобы свести в эту точку невозврата, когда бесстрашный пират оказывается в ногах у жалкой бывшей прислуги.
— Даррел, — я впервые, несмело зову его по имени, услышанном в таверне. Пробую его вкус. Играет солёным морем и тёплым ветром.
Он снова ловит мой взгляд, и тот тугой импульс, что проскакивает между нами, оставляет жгучий след внутри. Обоюдоострая стрела. Уже не пытаюсь ему напомнить, что до сих пор связана — не имеет значения. Потому что Джонс отзывается, рывком поднимается на ноги, вновь возвышаясь надо мной, и заключает меня в плен своих рук и жадных
