Катерина Траум
Эврибия капитана Джонса
Плеск волн умиротворяющий и тихий: море удивительно спокойно этой тёплой тропической ночью. Даже не требуется моего присутствия на мостике, штурман справляется сам. Я привычно выгоняю с вышки смотрящего, чтобы в одиночестве подышать запахом солёной воды и свежестью.
Моя стихия. Моя единственная и главная любовь. Лёгкий фордевинд дует мне в спину и развевает чёрные паруса «Призрака». Унаследованный от отца двухмачтовый бриг неспешно плывёт вперёд, рассекая тёмную водную гладь. Далёкие крики чаек привычны и не мешают этому короткому уединению.
Берега Кубы остались позади, трюм заполнен под завязку и провизией, и порохом, и ромом — а значит, мои верные псы готовы к новому долгому плаванию. Мы свободны. Свободны повернуть колесо фортуны в любую из сторон, словить попутный ветер и ринуться за новой добычей. Бродяга и Дылда поддержали моё решение взять курс к Кайманам, а затем к Ямайке — и на самые Карибы… По пути штурмуя на абордаж каждое судно, чтобы от золота ломились каюты и проседал глубоко в воду киль. Недаром моя фамилия считается удачливой в нашем нелёгком деле: ещё дед пустил слухи о дальнем родстве с самим морским дьяволом Дейви Джонсом. Попасть на «Призрак» мечтают все портовые крысы Тортуги. Но я беру только лучших.
Внизу как-то уж совсем громко хохочет моя бравая команда, и приходится кинуть подозрительный взгляд на палубу — надзиратель и почти отец этой шайки, их капитан, всегда должен оставаться на чеку. Лампы в руках матросов дают рассмотреть, что же так забавляет бывалых моряков этой тихой ночью в открытом море. Все столпились, загораживая широкими спинами середину образовавшегося круга. Но мне удаётся увидеть, что так громко комментирует боцман:
— Разрази меня гром, парни: на такой подарок мы и не надеялись! Цыпа, нас всех ждёт славный разогрев трюма! — в ответ хрипловатому возгласу раздаётся дружный хохот, который перебивает слишком высокий и, определённо, женский, писк:
— Не подходите, ублюдки! Если не хотите отведать стали на задницах! — отчаянно смелое заявление неизбежно пробуждает во мне любопытство.
Какого чёрта на моём борту забыла женщина?! Где-то в темноте, в слабом свечении ламп, мелькает тонкая сабелька в руках невысокого юнги, чьё лицо закрыто потрёпанной треуголкой. И звук точно издаёт он.
С раздражением сплюнув через плечо — просто на всякий случай, не хватало мне гнева морских богов за всё это, я крепко хватаю ближайшую рею и легко соскальзываю по ней на палубу. Сапоги при приземлении гулко отдают по дереву, и я оказываюсь прямо позади окруживших юнгу спин.
— А ну, по углам, вонючие кальмарьи кишки! — звучные команды я научился отдавать ещё у деда, и громовой голос заставляет команду в панике обернуться и расступиться передо мной в стороны. Безошибочно нахожу взглядом своего помощника, который нервно складывает руки на груди. — Бродяга, какого дьявола тут происходит? Кто это?
— Да ты приглядись, Джонс! — под тихий возмущённый ропот толпы объясняет он, кивая на прижавшегося спиной к гротмачте трясущегося юнгу, вытянувшего вперёд руку с саблей. — Это же баба! Как есть баба! Залезла к нам в порту в бочку из-под рома, а кок возьми да найди её…
— Я вижу, что баба, не слепой, — хмыкаю, на всякий случай доставая из-за пояса свою тонкую кожаную плеть. Просто, чтобы девчонка не подумала, будто в моём лице будет спасение: уж с очень явной надеждой она на секунду вздёргивает подбородок, выглядывая из-за полей великоватой для неё шляпы. — И какая коробка вонючих костей допустила, что это оказалось на моём корабле?
Хорошо, что сначала я договариваю, а потом уже встречаюсь взглядом с плохо переодетой в юнгу девкой. Иначе бы дрогнул на самой грозной ноте. Эта холщовая рубаха и грязные штаны никак не могут скрыть ладной и стройной фигуры, и даже грудь дурочка не догадалась перетянуть, когда ползла в трюм к пиратам — характерную округлость не способна скрыть грубая ткань. Кукольное и слишком светлое, хоть и очевидно запачканное чёрными полосами личико обрамлено выбившимися из-под треуголки волнистыми волосами, отливающими шоколадом в свете ламп. Но останавливают мой почти свершившийся шаг ей навстречу глаза. Огромные, широко распахнутые от страха, насыщенно-синие, пронзительные и умоляющие. Само бушующее море в штормовом заливе. Сам невозможный водоворот у кораллового рифа, о который вдребезги разбивается моя первая идея отправить нежеланного пассажира кормить рыб.
— Не подходи! — панически пищит незнакомка, продолжая наставлять на меня острие сабли.
Смешная. Дура, конечно, но чертовски забавная. Только бы не улыбнуться.
Капитан пиратского брига в третьем поколении, однофамилец морского дьявола — не тот, кто даст кому-либо сомневаться в себе. Интересно, что сейчас видишь перед собой ты? Толпу немытых и местами нетрезвых пройдох, многие из которых не успели забежать в бордель на Кубе, и теперь так жадно пялятся на твою грудь? Одно «фас» — и разорвут тебя в клочья.
Или ты видишь меня — демонстративно хмурящего брови капитана в полурасстёгнутой рубахе и с неизменной чёрной банданой на голове… с любимой плетью в руке. Ухмыляюсь, глядя прямо в твои ещё больше вспыхивающие страхом глаза, пока неспешно скручиваю в жгут своё оружие.
Движение резкое, отработанное, когда я вскидываю плеть, подобно лассо, и лёгким, острым щелчком выбиваю сабельку из женской руки. Девчонка громко взвизгивает от внезапной боли в пальцах, а потом ещё крепче вжимается лопатками в мачту. Матросы громко ржут на этот эффектный трюк, не зная, как максимально щадяще я его проделал: чтобы скорее ударить неожиданностью, а не жестокостью. Мне надо быть для них образцом неприступности и твёрдости характера — один промах, и сожрут, не посмотрев на фамилию. Лишь только почувствуют слабину, и жди чёрной метки уже к утру. И потому я максимально холоден к тонкому скулению, пока девчонка баюкает ушибленную руку.
— Ну и, кошечка, каким ветром тебя занесло под паруса Даррела Джонса? — как можно спокойней тяну я, лишь бы публика не замечала, как лихорадочно крутятся шестеренки в моей голове.
Разорви гром эту бестию, и что мне теперь с ней делать? Отдать на растерзание команде? Выкинуть за борт, да и дело с концом? Думай, думай Джонс.
— Я ничего не стану тебе говорить, грязный пират, — вдруг абсолютно безрассудно выпаливает дурная девчонка и зло харкает на палубу, едва не достав до моих сапог.
Слышу, как потрясённо ахают последние из набранных матросов где-то сбоку: уж их я за первые дни плавания выучил уважению к себе, не
