— Умоляю вас, матушка. Это бедствие было вызвано вовсе не моей небрежностью. Я не понимаю, как огонь мог вспыхнуть посреди помещения, вдали от очага, и перекинуться на соломенные тюфяки...
Аннелета пристально посмотрела на аббатису, но та лишь сдержанно покачала головой. Затем Элевсия успокоила свою духовную дочь, приведя аргументы, которые показались той убедительными, несмотря на нелогичность:
— Дорогая Тибода, огонь порой ведет себя непредсказуемо... Искра могла взлететь и упасть на соломенный тюфяк, а тот загорелся. В конце концов, было больше дыма, чем огня, больше страха, чем зла, а это главное.
Обе женщины вскоре расстались с сестрой-гостиничной, которая при помощи нескольких служанок-мирянок начала наводить порядок и уничтожать следы диверсии.
Они дошли до рабочего кабинета аббатисы, не вымолвив ни единого слова. Аннелета почувствовала, что Элевсия де Бофор воспользовалась этим молчанием, чтобы взвесить все «за» и «против», прежде чем решиться на откровенные признания. Их матушка хранила опасную тайну. Сестра-больничная давно об этом подозревала, хотя и не знала, о чем именно пойдет речь. Вслед за аббатисой она вошла в ледяной кабинет и остановилась. Скрестив руки на груди, она терпеливо ждала.
Элевсия обошла массивный дубовый письменный стол и тяжело опустилась в кресло. На мгновение она закрыла глаза, вздохнула и только потом прошептала:
— Я совершила большую ошибку. Меня одолевали сильные сомнения, и поэтому мои позиции ослабли. Я сама открыла дверь, через которую проникло это зловредное существо...
Аббатиса резко выпрямилась и с силой ударила кулаком по столу, процедив сквозь зубы:
— Но я еще не сказала последнего слова!
Аннелета стояла молча, ожидая продолжения.
— Вы правы, Аннелета. Этот пожар, хотя и небольшой, был всего лишь попыткой увести нас в другое место, чтобы развязать себе руки здесь. Вы также были правы, когда доверились мне, когда открылись... Мне кажется, что с тех пор прошла вечность. Но я сама слишком поздно безоговорочно доверилась вам и поэтому сегодня кусаю локти. Я солгала вам из страха, что отнюдь не извиняет мою оплошность, нет, хуже, мое заблуждение.
Не сказав ни слова, Аннелета опустила голову. Сейчас она даже боялась узнать всю правду.
— По приезде в Клэре я обнаружила... нечто такое, что сначала приняла за малопонятное совпадение, и даже нарушила клятву — хотя это слово не совсем подходит, — не поставив в известность Рим. Бонифаций VIII*, наш святой отец в то время, не был нашим союзником. Но я сообщила об этом Бенедикту XI* сразу же после его избрания. Скажу вам откровенно, реакция Бенедикта удивила меня. У меня возникло мимолетное ощущение, что эта находка не была для него... Ах, я сама себя раздражаю! Опять говорю намеками, но ведь сейчас не время! — Элевсия поспешно продолжила: — В нашем аббатстве есть тайная библиотека. В надежном месте — по крайней мере оно было надежным до вчерашнего дня — спрятаны произведения... такие смущающие, такие опасные, что они ни в коем случае не должны попасть в плохие или алчные руки.
— В аббатстве? Тайная библиотека? — повторила ошеломленная Аннелета, — Где?
Элевсия взглядом показала на ковер, висевший за ее столом, и ограничилась одним словом:
— Там.
— Я должна была догадаться. Эта длинная внешняя стена без окон и дверей, продолжающая ваши покои,..
— Если судить по планам, начертанным на древнем пергаменте', который хранится в моем шкафу, наличие библиотеки предусматривалось еще до начала строительства, столетие назад.
— Значит, убийца хотела завладеть этим пергаментом, а не вашей печатью. Наконец ее действия стали мне понятны.
Ошеломление, вызванное признаниями аббатисы, сменилось любопытством и лихорадочным возбуждением. Аннелета спросила скороговоркой:
— Есть ли в библиотеке... научные труды, например?
— Разумеется, причем очень опасные. Они подрывают основы всего, что мы считаем установленным раз и навсегда, незыблемым.
— Могла бы я... Я едва осмеливаюсь покорнейше просить, чтобы вы разрешили мне посмотреть некоторые книги, если..,
' Пергамент — кожа, выделанная в Пергаме. Даже после того, как бумага получила широкое распространение, пергамент продолжали использовать. Вплоть
до XVI века на нем писали дворянские грамоты и некоторые официальные
документы. (Примеч. автора.)
Видите ли... Полученные нами объяснения кажутся недостаточными, если не сказать бессмысленными.
Элевсию вновь охватили сомнения. Что, если она опять совершила грубую ошибку, доверившись этой женщине? В конце концов, о порядочности Аннелеты она могла судить только по признаниям самой сестры-больничной. А вдруг Аннелета была шпионкой на службе у ее врагов? Если именно она была отравительницей, как утверждала Иоланда де Флери, столько выстрадавшая милая сестра-лабазница, незадолго до того как умерла от яда?
— Приказ Бенедикта, нашего покойного святого отца, был предельно четким. Никто, кроме меня, не должен входить в библиотеку ни под каким предлогом.
Некрасивое лицо сестры-больничной стало непроницаемым. Элевсия боролась с внезапно охватившей ее горечью.
— Сейчас не время для подобных разговоров, хуже того, болтовни, — решительно заявила аббатиса. — То, о чем я собираюсь вам поведать, настолько неотложно и ужасно, что ваши капризы сейчас совершенно неуместны.
Аннелета посмотрела на аббатису, и улыбка раскаяния озарила ее лицо.
— Вы правы, матушка. Простите меня, прошу вас. Извинением мне служит то, что я многое отдала бы, чтобы сделать еще несколько шагов вперед на пути познания.
— Порой этот путь опасен, — возразила Элевсия.
— Нет. Опасно то, что люди смогут постичь, продвигаясь по нему. Если мы будем использовать наши знания анатомии для того, чтобы изощреннее пытать, а не лечить с большей пользой, наука в этом не виновата.
Неожиданная нежность озарила лицо аббатисы. Она сказала:
— Когда я вас слушаю, мне порой кажется, что я беседую с племянником. Мне так хочется, чтобы он поскорее вернулся. Я так одинока... Ну вот, я опять горько жалуюсь! — Элев-сия собралась с духом и решительно продолжила: — В последние дни я провела тщательную инвентаризацию. Из-за этой диверсии из тайной библиотеки были похищены три манускрипта. Их названия не вызывают у меня удивления и доказывают, что поджигатель знал, что искать. Меня удивило лишь то, что он был одет в монашескую рясу, а капюшон был надвинут так низко, что я не рассмотрела его лица. Я попыталась отнять рукописи, но напрасно.
— Именно поэтому вы приказали запереть все ворота на засовы и тщательно обыскивать самих сестер, их поклажу и повозки?
— Да. Я не удивлю вас, если скажу, что «он» был «ею». Удар, который она нанесла мне, был сильным, но не имел ничего общего с мужской жестокостью. Рукописи не могли покинуть Клэре. Нам непременно следует разыскать их как можно скорее.
