сами? Религиозны?
— Я верю во всё, что разумно. Живу за рамками общества и религии. Их требования абсурдны и жестоки по отношению к людям. Если можно помочь многим больным малыми жертвами, я помогу.
— А Вениамин? Разделяет вашу миссию?
— Мой внук — ещё зелёный плод. Посмотри на овощи — им нужно много времени, чтобы созреть. Почему у людей должно быть иначе? Я помню себя таким. Хотел бросить «Херем», избавиться от груза ответственности. Мальчикам трудно смириться с бременем, которое на них перекладывает старшее поколение. Но с возрастом становишься мудрее.
Я не стал спорить: мол, сорока лет вполне достаточно, чтобы созреть; ваш внук — неблагодарный, не ценит вас, спорит, когда не надо. Во мне говорили тёмные чувства.
— Пора готовить замену, — добавил Илья Иосифович. — Ты для этого пригодишься.
— Правда? — Мне стало жарко. Неужели я буду жить здесь всегда? Научусь помогать людям?
Хозяин «Херема» замолчал, что лишь подогрело мой интерес. Обычно пожилые люди говорят чересчур много и в такой ультимативной форме, что пропадает всякое желание слушать. Илья Иосифович был немногословен и сразу чувствовалось: он не жаждет внимания, и если говорит мудрость, то лишь чтобы оказать тебе услугу.
Как бы жадно я ни глотал его слова, меня потянуло в сон. Отяжелели руки, пальцы отпустили чашку, веки закрылись, я упал со стула, стукнулся головой. В последнюю секунду перед тем, как я отключился, в голове вспыхнули образы: Илья Иосифович играет с котом, на земле лежит мокрый мешок.
«Я верю во всё, что разумно».
«Кот один, а птенцов пять. Нельзя, чтобы погибли».
Я так и не понял, что уже сижу в мешке, который несут к фонтану.
Очнулся я в комнате, освещаемой одной лампочкой, среди криков десятков птиц. Я сидел голый, привязанный к стулу, сверху лилась вода. Сердце панически застучало, ладони вспотели, перед глазами поплыли круги. Я заметался в ужасе. Всё тело саднило. Ощущение было неопределённым, раздражающим, похожим на щекотку. Больше всего беспокоила нога. Я опустил глаза и увидел Вениамина, который стоял на коленях и блестящим скальпелем вырезал сухожилие из моей левой голени. Я закричал громче птиц.
Руки и ноги были надрезаны сразу в нескольких местах, кровь почти не текла, но я не мог пошевелить конечностями. Я вопил от боли, которую даже не чувствовал.
— Тихо, тихо. — Из темноты выступил Илья Иосифович, держа в руке банку мяса с белыми прожилками.
Моего мяса.
Я потерял сознание на несколько секунд или минут, не знаю.
— Очнулся? Хорошо, — продолжил хозяин дома. — Не пытайся кричать. Мы под фонтаном. Тебя не услышат.
Действительно, с потолка лились тонкие струйки. На полу лежали большие и маленькие камни, какие-то уже стали куриными богами, другие лишь полубогами. Они напитывались оранжевой водой и моей кровью.
— За что?! — я еле выдавил человеческие слова.
— Правильнее спросить: для чего? — поправил Илья Иосифович. — Ты ведь хотел помочь мне с коленями.
— Коленями?!
— Вы, мальчики, даже не представляете, как сильно они порой болят. И потом, для Вени это хорошая практика.
Я не мог осознать, что моя жизнь кончилась. В голову пришла абсурдная мысль: начальник разозлится, что я пропал. Я никому не сказал, куда еду, даже тому коллеге. Вот она — трагедия интроверта.
— Не бойся, боль не придёт, — сказал Илья Иосифович таким тоном, будто эта фраза могла меня утешить. — Ты замаринован живьём. Нервная система в разладе, тело ещё долго останется свежим. Ни один кусочек не пропадёт.
Я не выдержал и громко всхлипнул. Не плакал с тех пор, как мама бросила заниматься «Орифлеймом» и сказала, что мой сайт ей не нужен.
Помимо страха перед смертью на меня накатила боль от предательства. Ужасно осознавать, что к тебе относятся вовсе не так, как ты думал. Только в моём случае это заблуждение стоило жизни.
— Всё это время вы… Я думал, что нравлюсь вам!
— Нравишься, конечно, — ответил Илья Иосифович. — Я мог замариновать тебя хоть на второй день. Но я хотел всё сделать правильно. Не каждый день убиваю людей.
— Мы говорили по душам…
— Не стал лишать тебя последних приятных недель, я же не изверг. Да и мне было интересно поговорить с молодёжью.
Я стал задыхаться от паники.
— Ну-ну, спокойно. Ты ведь был счастлив. Животные на скотобойне и этого не получают.
Раздался странный звук. Позади меня что-то упало на пол. Я обернулся и увидел оранжевую кость. Илья Иосифович наклонился, поднял её, завернул в тряпку.
— На удобрение, — объяснил он. — Ты тоже станешь частью сада.
Я взвыл от отчаянья, ненавидя и дом, и сад, и даже сам факт, что когда-то родился.
Что скрывалось позади? Мне нужно было увидеть. Я выгнул шею. На втором стуле, спиной ко мне сидел труп мужчины. Дырявый, как бумажная снежинка. Струи воды сделали мясо и остатки кожи оранжевыми. Сохранилось полголовы, часть руки, остов спины, торчащая наружу печень. Горло трупа дёрнулось, он глотнул. Куриный бог был ещё жив.
— Ему уже десять лет, — заявил Илья Иосифович с гордостью. — Думаешь, легко найти донора, если отдать нужно не пол-литра крови, а всё, что есть? Люди не готовы к такому самопожертвованию. Представь, скольким ты поможешь.
Вспомнился выздоровевший коллега. Но я не хотел, чтоб жил он, я хотел жить сам!
Моё тело задёргалось в конвульсиях.
— Спину забыл подрезать, — указал дед внуку.
— А ты снотворного мало подсыпал, — огрызнулся Веня.
— Я специально. Надо объясниться, пока у него голосовые связки на месте. Жестоко заставлять человека десять лет мучиться вопросами.
Я устал вырываться, рыдать, кричать. Чувствовал себя оглушённым. Мои эмоции тоже стали оранжевыми, набухшими, мерзкими.
— Не расстраивайся сильно, — сказал Илья Иосифович. — Всё равно твоя жизнь была не очень насыщенной. Другим нужнее.
Сначала было ужасно тяжело из-за нелепой надежды выжить. Потом я понял: даже если меня найдут, в теле столько дыр, что спастись не получится.
Я уже не мог двигаться, не мог говорить, не мог кричать (зато Илья Иосифович бодро сбегал по лестнице, и его голос звучал молодо). Мне оставалось без конца размышлять. Как странно, что мы всегда многого ждём от окружающих, но не задумываемся, какая роль отведена ими для нас. Все те недели в «Хереме» я заботился лишь о собственных желаниях, оставаясь слепым к реальности. Вы и не заметите, как другие люди вас используют вас.
Когда Илья Иосифович приходил в прошлый раз, он сказал, что на очереди мой мозг, и я расплакался от радости. Из него сделают биологические добавки от головной боли (что довольно иронично, учитывая мои мигрени).
Не знаю, смогу ли я
