,,мои“ и „твои“ и личность может распоряжаться только теми продуктами, над которыми сияет законная этикетка „мои“. Социализм не вносит никакой перемены в эти отношения. Стало быть, вопреки своему названию он стоит на почве индивидуальной собственности. Чем объяснить себе эту странность? Попытаемся дать краткий ответ.
Социализм и капитализм страдают одним и тем же первородный грехом: обе системы скрывают в себе непримиримое противоречие. С самых далеких памятных времен люди живут и трудятся группами, обществами. Труд, насколько только помнит история, был всегда коллективной деятельностью. Ведь эта коллективная деятельность, коллективная работа и спаяла людей в первые общества. Печатью коллективности, социальности еще ярче отмечена современная работа. Немыслимо найти самую ничтожную, малоценную вещь, о которой кто-нибудь мог бы сказать: „я ее сделал“. Всякий продукт есть создание целого ряда отраслей промышленности, создание едва ли не всего человечества, не только современного, но и всех прошлый поколений. Если это так, то не ясно ли, что действительные производителей всякого продукта в отдельности и всех продуктов вместе является все общество, все трудящееся человечество. Социализм подобно капитализму, и основан на том глубокой непримиримой противоречии, что вопреки коммунистическому характеру производства сохраняет индивидуалистическое распределение: продукт всего общества становится собственностью отдельной личности.
Но как определить долю отдельной личности, когда в производстве участвуют все? Капиталистическое общество разрешает эту проблему тем, что судит о роли личности в производстве на основании вложенного ею капитала: общественный продукт становится собственностью обладателей капиталов, капиталистов, которые „вознаграждают“ „услуги“ работников. Понятно, что такая система должна привести к вопиющим нелепостям. Кто не обладает имуществом, хотя вкладывает в производство самый главный фактор, рабочую силу, не участвует в дележе общественный продуктов, а „вознаграждается“ на подобие живой машины. Наоборот, обладатель капитала, даже абсолютно чуждый действительному производству, получает тем большую долю, чем больше его капитал, т. е. чем больше его сила заставлять работать других.
Социализм иначе разрешает эту же проблему. Он становится на точку зрения не капитала, а труда, и продукт он хочет делить пропорционально затраченному труду. Увы! Этот принцип приводит к таким же нелепостям. Можно легко определить размер вложенного капитала, так как он представляет нечто объективное, измеримое. Но как измерить труд? Можно ли положить в основу этого измерения время, рабочее время? Ни коим образом: ведь это предполагает равенство различные форм труда. А кто же станет утверждать, что час работы каменщика равен часу работы архитектора? Вообще, говорить о равенстве различных видов труда можно разве только в чисто формальной отношении, потому что все они протекают в рамках времени или пространства. Но говорить, что рабочий день ткача равняется по существу, по своей производительности рабочему дню сапожника только потому, что их рабочие дни заключают одинаковое количество часов, так же нелепо, как оценивать работу художника по количеству сантиметров в длине его полотна. До сих пор еще не найдено пока никакого мерила для сравнения разные форм труда. В капиталистической обществе этим мерилом служит чисто внешний признак: степень нужности данного труда классу капиталистов и — только. Оттого оценка различных категорий труда в капиталистической обществе вполне фантастическая и не находится ни в какой зависимости от действительной роли их в производстве. Есть даже веские основания утверждать, что вознаграждение труда теперь обратно пропорционально его производительности. Каким же образом социализм найдет мерило ценности разных видов работы?
Объективного мерила ценности труда нет: нет никакой возможности объективно установить равенство или неравенство различных форм труда. Но, может быть, социализм станет на субъективную точку зрения и будет рассуждать так: мы не знаем, какую именно долю продукта создал тот или иной работник. Но ведь он работая, стало быть, отдал обществу определенную часть своей жизни, своей свободы, стало быть, принес обществу известную жертву. Справедливо, поэтому, каждого вознаграждать соответственно понесенной им жертве.
Однако с этим субъективным мерилом обстоит еще хуже, чем с объективным, уже по той простой причине, что субъективное абсолютно неизмеримо. Кто может утверждать, что час свободы есть нечто хоть приблизительно определенное? Час жизни, который я отдал желанной работе, есть глубочайшее наслаждение, а час, который я провел над неугодный мне делом, может быть для меня мучительной пыткой. Сущая нелепость, поэтому, измерять тягость бремени, которое понесла личность в производстве, на основании такого случайного признака, как время.
Ясно, что социализм, чтобы выйти из затруднения и как нибудь определить долю собственности каждой личности, имеет только один метод: установить законодательный путем ценность всякой работы, т. е. полный отказ от своего трудового принципа. Признаться, этот способ так же рационален, как метание жребия, если не меньше. К тому же он приводит к такому же противоречию, как и капиталистический принцип распределения. Капитализм гласит: каждому по его капиталу, но тут же должен отказаться от своего принципа, так как находит громадную массу людей — именно класс пролетариев, которые не обладают никаким капиталом, а между тем абсолютно необходимы производству. Приходится рядом с капиталистический принципом поставить и якобы трудовой по отношению к „некапиталистическим“ элементам общества. В такое же положение попадает и социализм. Последний заявляет: каждому по его труду, но также бессилен провести до конца свой трудовой принцип. В самом деле, как социализм отнесется к детям, старикам, инвалидам, больным, женщинам в период неработоспособности? Как применить трудовой принцип к этим нетрудовым элементам? Очевидно, что социалистическое общество должно им уделять долю общественного продукта наравне с другими не по труду их, а по их потребностям. Трудовой принцип, как это прекрасно отметил т. Кропоткин, оказывается таким же тесным, как и капиталистический и ему на помощь вызывается якобы коммунистический.
А общество, которое построено на двух противоположных принципах, не может быть живучим: противоречивость ее основы служит явный свидетельством тайного антагонизма внутри социального организма. Всякий социальный антагонизм рано или поздно должен проявиться в форме открытой борьбы классов во имя последовательного проведения какого нибудь одного принципа. Уже заранее можно предвидеть, что наиболее активные элементы, которым коллективистские рамки будут казаться тесными для их свободного личного творчества, и наименее привилегированные группы работников станут в социалистической обществе на сторону более широкого и более свободного принципа — коммунизма, а более апатичные, менее жаждущие новизны и творчества и лучше устроившиеся элементы при усиленной поддержке государства будут отстаивать коллективизм. Перед нами несомненный зародыш новой гражданской войны.
Каков исход из всех этих затруднений?
Нужно отказаться от утопической мысли — создать новую разновидность индивидуалистического распределения на почве коммунистического производства: нужно отказаться от идеи „вознаграждения за труд“, отказаться от самого коллективизма. Только анархистское понимание собственности действительно порывает с буржуазными отношениями.
