только молодые глаза лучились ярким синим цветом.
Старик что-то сказал на незнакомом языке, и протянул мне руку, как бы приглашая опереться на нее и шагнуть вперед…
Зал завертелся, всё закружилось у меня перед глазами, и я словно провалилась в глубокий колодец, а открыв глаза, даже не сразу поняла — где это я. Сердце настойчиво пыталось покинуть грудную клетку. Нет, всё в порядке.
Я проснулась в нашей комнате, на соседних кроватях мирно посапывали мои подружки по институту — Инка и Маринка
Переведя дыхание, я откинула одеяло и уселась на кровати.
В общаге было на удивление тихо. Не хлопали двери, никто не кричал по телефону, а с кухни, расположенной как раз напротив нашей двери, не тянуло запахом подгоревшей картошки.
Полная идиллия.
Вот тут-то все и началось… вернее, закончилось.
Дверь нашей комнатушки резко распахнулась, явив пред наши очи Калерию Аркадьевну, коменданта общаги.
— Чего спим? Почему не встаем? Почему вещи не собрали? — вопросы сыпались из неё, словно горох.
И вдруг, как гром среди ясного неба, в комнате раздался голос декана нашего факультета, Екатерины Сергеевны.
— Калерия Аркадьевна, а в чём, собственно, дело, и почему студенты должны собрать свои вещи?
Это, всегда невозмутимая Маринка, высунула свой нос из-под одеяла.
Калерия Аркадьевна с испугу села на край стула, прижала руку к левой стороне груди, замерла на мгновение и, тяжело выдохнув, истерически рассмеялась.
— Ну, Маринка! Ведь так и до инфаркта довести можно. И как ты так чужими голосами-то играть можешь?
— Да, не важно, — отмахнулась Маринка. — Вы скажите, Калерия Аркадьевна, с чего это, в такую рань, и вдруг — подъем? Да еще и с вещами?
— Дык, это, ремонт. С сегодня и начинаем, и как раз с вашего этажа. Сейчас двери придут сымать, и окна новые ставить.
Мы с девчонками переглянулись.
— А как-то…заранее сказать? — Маринка не собиралась сдаваться. — Нам ещё собраться надо ….
— Девчонки, да вы чо? Объявление на вахте уже две недели висит. Все уже съехали, только вы остались, да двести тринадцатая ещё телепается…
— То-то я смотрю, вчера в душе никого не было, — проговорила Инна.
— Вы вещи то сложите в коробки, да подпишите свою комнату, а я все в кладовку поставлю.
— А где коробки взять?
— Сейчас принесу, — вздохнула Калерия Аркадьевна и вышла.
— Что делать будем? — спросила Маринка.
— Что, что? Вещи собирать. — Инка критически осмотрела комнату. — Не так много тут и наберется.
— А я вчера книги в библиотеке взяла, — вздохнула Маринка.
Лето только началось. Всего пару дней назад мы сдали последние экзамены, и общага ещё не должна была разъехаться по домам. Это мы так думали. Потому что объявление в холле никто из нас не видел.
Да и как его увидишь, если еще осенью я нашла «потайной» ход в общагу. Вот этим-то ходом мы и пользовались.
Идти от общежития до института почти двадцать минут, и сокращение этого времени практически вполовину — вполне существенно, особенно по утрам, после вечерних посиделок, когда сон не дает оторвать голову от подушки.
А тут — неприметная дверца в торце здания. Мы спускаемся в подвал, проходим по длинному коридору, потом крадемся мимо коморки завхоза, поднимаемся по лестнице, и все, мы дома. Ну, и наоборот.
Но, пользуясь подвалом, мы с девчонками прозевали объявление о ремонте общежития после окончания семестра.
Собирая одежду, и плотно укладывая в коробку конспекты и учебники, я основательно задумалась.
В риэлтерском центре, где я подрабатывала курьером, как раз сейчас начался сезон, и работы было — выше крыши. Следовательно, возросла и моя сдельная оплата. Но, если общагу закроют и жить будет негде, то ….
Вот тут и надо было посчитать, что мне выгоднее — свинтить в деревню к бабе Нюре, уволившись с работы, или найти ночлег, и поработать еще пару недель, в надежде немного подкопить деньжат.
Хотя, какие там деньги — так, одни слезы. Родителей у меня не было, и жила я с бабушкой. И хотя ни разу, на моей памяти, баба Нюра не отказала мне в какой-нибудь просьбе, ссылаясь не нехватку денег, но иметь свои — всегда приятнее. Да и не будешь же всегда зависеть от бабушки, даже такой доброй, как баба Нюра.
— Марин, ты куда переселишься? — спросила я соседку.
— Я? Домой поеду, родители вчера звонили. Они уже и билет мне купили, у сестры свадьба на носу, — как-то виновато, ответила подруга, — а ты к бабке поезжай. Твоих курьерских заработков и на пирожки не хватит. Лучше отдохни, да бабке поможешь с огородом.
— Правильно Маринка говорит, — встряла Инна, — чего тебе тут высиживать. А от бабушки огурчиков привезешь. Солёненьких…
Инка аж зажмурилась, как кот на сметану. Да, баба Нюра знатные огурчики солила.
— Уговорили, — заклеивая коробку скотчем и подписывая номер комнаты, кивнула я девчонкам, — поеду к бабе Нюре. Вот только на фирму заскочу. Мне там зарплату за прошлую неделю еще не выплатили.
— Сколько там у тебя?
— Почти две тыщи.
— Ну, тогда ладно, только билет на электричку купи заранее, — посоветовала Маринка, — а то знаю я твою контору — опять до вечера просидишь, и на последнюю электричку опоздаешь.
Ну, вот и всё. Билет — в кармане, платок — бабушке в подарок, в рюкзачке за плечами. До электрички у меня оставалось целых два часа. Теперь можно и в контору, за расчетом.
В конторе я сразу поднялась в кассу, получила причитающиеся мне деньги, и, не особо торопясь, спустилась на второй этаж, к секретарше Кате. Катерина была с нашего института, только училась на вечернем, и мы, как-то незаметно, сдружились. Только такой, как сегодня, я Катю никогда не видела. Говорят, «как пыльным мешком из-за угла» — вот именно в таком виде я и застала свою подругу — бледная, с трясущимися губами. Но едва я зашла в приёмную, и шепотом спросила:
«Катя, что случилось?», как по коридору кто-то забегал, громко топая ботинками, дверь распахнулась, и в кабинет ввалились три непонятных мужика с автоматами и в масках, закрывающих лицо.
— В коридор, на выход — заорал один из них, и вытолкал нас с Катей в коридор, где у стеночки, повернувшись к ней лицом, уже стояли сотрудники отделов. Катя оказалась рядом со мной и, едва только мужик отвернулся и что-то закричал, успела шепнуть:
— Бежать тебе надо. Среди сотрудников кто-то, ну это, знаешь, черный риелтор.
Катя хотела сказать что-то еще, но омоновец, а это, как я поняла, были именно они, видать, услышал наш разговор. Резко повернувшись к ней, он
