донес ее до кровати и сел на край, пристроив Гермиону у себя на коленях. Она обняла его руками за шею, а ногами обвилась вокруг торса, прижимаясь плоским животом к его прокачанному прессу. Ее промежность почти прилегала к его возбужденному паху, и, пока они страстно целовались, Гермиона почувствовала, что ее трусики стали влажными.
— Я сниму их? — прошептал Виктор над ее ухом — она кивнула, не в состоянии говорить. Он помог ей освободиться от белья и бросил его на кровать. Оставшись совершенно оголенной, Гермиона запаниковала, плотнее прижимаясь к сильному телу, ища в нем поддержки и защиты.
— Я буду осторожен, — пообещал Виктор, — не бойся меня.
— Я не боюсь, — улыбнулась она, закусив губу, — но это мой первый раз…
— Я знаю, — он приподнял пальцем ее подбородок, — обещаю, ты не пожалеешь, что выбрала меня.
Она зажмурила глаза от остроты ощущений, когда его пальцы невесомо коснулись ее нежных складок, поглаживая вдоль. Он ласкал внутренние стороны ее бедер и постепенно подбирался к лону, едва касаясь, прокладывая себе путь медленно и терпеливо. Вторая его рука блуждала по ее спине, изучая каждый сантиметр кожи, спускаясь к упругим ягодицам. Поцелуи Виктора становилось более страстными и глубокими, полностью поглощая ее внимание. Он не отрывался от ее губ, продолжая окутывать мучительно тонкой и изысканной лаской. От первого прикосновения к ее лону она вздрогнула всем телом, волна мурашек разошлась от центра во все стороны, дойдя до кончиков пальцев, которые начало покалывать. Он трогал ее там так, будто играл на хрупком музыкальном инструменте, с трепетом перебирая струны, дабы не нарушить звучания.
Гермиона была его драгоценной арфой. От переизбытка чувств на ее глазах выступили слезы: ее сердце и еще не знавшее мужской ласки тело не могли выдержать такой запредельно-щемящей нежности. От каждого минимально давящего нажатия на клитор с ее губ срывался рваный стон, а голова непроизвольно откидывалась назад, ибо тело выгибалось ему навстречу, жаждя подстроиться под него и получить больше. Больше слепого поклонения и обожания.
Виктор боготворил Гермиону руками, взглядом и душой, отдавая ей всю накопленную за жизнь любовь, все нерастраченное тепло. Она вибрировала в его объятиях, напитываясь его энергией. Она не замечала, как слезы стекают по щекам, капая на его горячую кожу.
— Что-то не так? — участливо спросил он, искренне беспокоясь за нее.
— Нет, это прекрасно, просто… — она утерла слезы тыльной стороной ладони, — никто не относился ко мне так трепетно… я расчувствовалась, — она всхлипнула, — пожалуйста, продолжай, — буквально взмолилась, зарываясь пальцами в его волосы, шелковисто-приятные на ощупь.
— Я люблю тебя, — с чувством произнес он, — если бы ты только захотела, я бы увез тебя в Болгарию и сделал своей, — он погрустнел.
— О, Виктор, я очень хочу… — Гермиона невольно расплылась в улыбке, выпалив первое, что пришло ей ответом из глубины, из самого сердца. И хотя это казалось невозможным, но в моменте она была счастлива, приняв его предложение.
— Я так рад, Гермина, — он уложил ее на мягкую широкую постель и стал покрывать ее тело трепетными поцелуями, плавно спускаясь от шеи к животу. Обхватив ее груди руками, он облизал обе вершины, смакуя и обсасывая каждый сосок. Удобно расположившись между ее ног, развел ее колени в стороны, и опустился над лобком, выжидая. Она захихикала и, откинув голову, заерзала на кровати, чтобы лечь поудобнее. Максимально расслабилась, пока он медленно оглаживал ее бедра, раздвигая их еще шире.
Гермиона вздрогнула от первого прикосновения его языка: он мазнул им снизу вверх между розовыми складками, и она надрывно выдохнула. Язык прошелся по клитору, дразня и лаская, мучая ее неопытное тело. Она не могла подавить стонов, да и не хотела сдерживаться. Дрожа и постанывая, Грейнджер вцепилась пальцами в одеяло, сминая его и дергая на себя, не в силах выдержать сладкую пытку. Внутри ширилось чувство разрывающе-давящего напряжения, казалось, что если она не получит разрядки, то умрет прямо здесь под Виктором, так и не потеряв девственность.
— Все хорошо? — спросил Крам, отстраняясь и разглядывая ее, распластанную поверх скомканного одеяла.
— Это слишком… слишком, — застонала она, — Мерлин, что со мной? — Гермиона сжала ноги, соединив колени, и накрыла влажную от тягучей смазки промежность ладонью. — Я хочу еще.
— Значит, я все делаю правильно, — улыбнулся он, рывком стягивая боксеры и нависая над ней. — Прикоснись к нему, прежде чем…
Он взял ее руку и положил на свой набухший член так, чтобы она сжала пальцы вокруг ствола. Она ахнула и расширила глаза.
— Мерлин, — удивилась Грейнджер, проводя рукой по всей длине, — он такой большой, — почти испуганно, — я читала, что они бывают длиной с ладонь и больше, смотря какая ладонь, естественно, — она запнулась, краснея, — прости, это не к месту…
— Ты впервые видишь?..
— Да, — она с любопытством ощупала твердую головку, думая о том, как такой крупный член мог бы поместиться в ней. И пришла к выводу, что, возможно, он не так уж и огромен: дело в ее неопытности и впечатлительности.
— Ты не передумала? — спросил Крам, накрывая ее своим телом и располагаясь между ее раздвинутыми ногами, опираясь на локти.
— Ни за что, — Гермиона откинула голову, сознательно расслабляя тело, находя удобное положение и раскрываясь для Виктора эмоционально и физически. — Я хочу этого, — подтвердила она.
— Я хочу тебя с первого взгляда, — шепнул он ей на ухо, закусывая мочку и посасывая. Она застонала.
Подстроившись под ее тело, он стал тереться основанием члена о ее клитор, совершая мелкие фрикции, будто входя в нее. Разжигая огонь ее чресел. Гермиона ясно ощущала, как внутри растекается истома, ведь та буквально вытекала наружу: чем сильнее он вдавливался в ее промежность, тем громче и надрывнее она стонала, задыхаясь и отчаянно желая большего.
— Возьми меня, — звонкий голос охрип от возбуждения, став низким и томным. — Виктор!
Накрыв ее губы поцелуем, он медленно толкнулся в ее лоно, осторожно вдавливая головку. Она всхлипнула и зажмурила глаза. Надавив сильнее, он подождал, когда она свыкнется с ощущением. Гермиона дрожала и горела от нетерпения.
— Прошу, еще, — она нашла его губы, жадно целуя и моля всем телом взять ее.
Он усилил напор, погружаясь глубже, пока не заполнил ее, и она вскрикнула от острой боли. Крам остановился, давая ей время и успокоительно прижимаясь щекой к ее лицу.
— Сейчас все пройдет, — приговаривал он, медленно выходя и снова заполняя ее: чуть глубже, чуть напористее. Виктор методично повторял движения, делая остановки, чтобы она свыклась, и заходил на следующий круг.
— Не останавливайся, — попросила Гермиона, ощущая, как боль уходит, оставляя лишь слепое желание. И он
