золотухой и чесоткой, — начала перечислять Энни, но, заметив, что Нед перестал ее слушать, остановилась, — Что тебя беспокоит?
— Какой отвар поможет разбитому сердцу?
— Разговоры, — улыбнулась Энни и повторила, — разговоры и хороший чай.
— У меня есть подруга, я знаю ее уже много лет. Ты видела ее на выступлении сегодня, — Нед посмотрел на Энни, будто пытаясь угадать интересно ли ей.
— Та гимнастка?
— Да, она самая. И сколько я ее знаю, она влюблена в Сэма. В парня с железной ромашкой. Безуспешно.
— Такое бывает.
— И мне иногда очень тяжело смотреть на то, как она страдает каждый раз, когда не находит у него взаимность. И я не знаю, что мне сделать, чтобы облегчить ее боль.
— Эдди, — мягко произнесла она, отказываясь называть его Недом, — отвары не лечат душевную боль, только притупляют ненадолго. Разговоры, вот что может помочь тебе и ей. Или молчание, оно, в нужный момент, оказывает более целительное воздействие, чем глупая болтовня.
— И о чем мне говорить?
— Обо всем, что угодно, — Энни улыбнулась, — о прошлом, о будущем, о настоящем. Чужая душа, особенно женская, навсегда останется для тебя загадкой. Но разговоры помогают, это правда. А мне остается лечить то, что не способно излечить простое слово.
— Спасибо, Энни.
— Я ничего не сделала, — сказала она и отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
7
Нед осознал всю целительную силу слова, проговорив с Энни до самого рассвета. Она внезапно стала для него самым близким другом и рассказала всю историю своей жизни, уместив ее в несколько часов и сократив до безобразия. Нед был согласен услышать ее еще много раз, приправленную самыми мелкими подробностями.
Энни рассказала, что выросла в соседней деревушке к югу отсюда. Она не знала своих родителей, но была воспитана местной травницей, которая чудом пережила преследование ведьм. Она заботливо переписывала все гримуары и книги с рецептами и, в конце концов, выучила их наизусть. Потом, после смерти своей воспитательницы, которая умерла, прожив больше ста лет, Энни перебралась в этот заброшенный дом и стала лечить людей, в обмен на еду и предметы быта. Она рассказала про ворона и познакомила их, сообщив, что назвала его Эдгаром в память о первой и единственной любви своей приемной матери. Тот Эдгар, который жил и умер еще до рождения ворона и Неда, был пекарем и единственным мужчиной, проявившим доброту и сострадание к молодой знахарке.
— Они никогда так и не были вместе по-настоящему, — с горечью в голосе говорила Энни, — она в спешке уехала, спасаясь от разъяренной толпы, когда ее намеривались обвинить в колдовстве. А Эдгар умер от проблем с сердцем, которые она, конечно, могла бы вылечить, если бы осталась. После этого она не была ни с одним мужчиной и говорила мне, что именно это позволило ей жить так долго.
— Если у тебя нет разбитого сердца, то и нет необходимости лечить его разговорами? — отметил Нед.
— Все так, — и Энни снова улыбалась.
Неду казалось, что она улыбается вообще всегда. Когда говорит о грустном, о веселом, о тревожном. В любой момент, когда он смотрел на ее профиль, слегка освещенный через витражное окно, Нед замечал улыбку.
Потом Энни переехала в этот дом, потому что, как она призналась, все с той же улыбкой, но грустью в голосе, их там никто не любил. Люди пронизаны предубеждениями к тому, что не могут понять и, вероятно, ей тоже придется вскоре покинуть это место.
— Поехали со мной, — внезапно предложил Нед и в ту же секунду осознал, что сказал глупость.
— Как же…
— Или, если хочешь, я останусь с тобой и буду отгонять всех недовольных.
— Спасибо, Эдди, правда.
На секунду ее лицо стало серьезным, будто она обдумывала его предложение, но после вновь озарилось улыбкой. Она указала рукой в сторону окна и сказала:
— Я сделала его сама. Не люблю яркий солнечный свет, он мешает работе.
Потом она принесла горький горячий напиток зеленого цвета и предложила его Неду.
— Это чай. Его привезли из Азии. Он лечит вообще все. Здесь его трудно достать, но мне подарили немного из благодарности за вылеченного ребенка.
Нед отпил немного из фарфоровой чашки, которая так же была платой за работу Энни, и поморщился.
— И им ты лечишь сердца?
— Нет, успокаиваю свое. Им я делиться с другими не намерена. Знаешь, говорят, что листья, из которых готовится этот напиток, вымачивают в молоке, чтобы получился такой интересный вкус.
Нед смотрел на нее очень долго и, в конце концов, решившись, взял ее ладонь в свою. Она оказалась невероятно холодной и Нед закрыл ее второй ладонью.
— Почему у тебя такие холодные руки?
— Плата за мои способности, — пожала плечами Энни, но руку не убрала.
Так они и просидели до утра, держась за руки, пока не уснули на прохладном полу в хижине посреди леса.
8
Энни не знала, когда Нед ушел обратно, но надеялась встретить его этим вечером. Она торопливо собирала вещи в мешки, на ходу решая, что оставит здесь.
— Мы отправляемся в путешествие, Эдгар, — сказала она ворону, чистившему перья на подоконнике, — тебе понравится.
Ворон никак не отреагировал на ее предложение.
Энни с самого утра было тревожно. Ничего из того, что происходило в ее жизни, не было случайностью. Весь полдень она вспоминала образ своей матери, которая, как теперь понимала Энни, научила ее всему, что умела сама, кроме способности справляться со своими чувствами.
Энни не могла усидеть на месте и бродила из стороны в сторону, а Эдгар наблюдал за ней, уместившись на платяном шкафу.
— И зачем он пришел? — произнесла она вслух и посмотрела на ворона, — как ты думаешь?
Ворон молчал. Энни вздохнула и шумно опустилась на стул, достала несколько листов бумаги и начала писать.
В этот день Энни не улыбнулась ни разу.
9
Нед проснулся спустя несколько часов после того, как они, изможденные долгими разговорами по душам, уснули на полу, словно младенцы. Ему страшно хотелось остаться здесь, но он пересилил себя и тихо вышел из дома, предварительно укрыв спящую девушку. Она выглядела спокойной и, впервые за долгое время, не улыбалась. Во сне она что-то бормотала, но Нед никак не мог разобрать ее слов.
Он вышел обратно к шатру.
— Нед, да ты сияешь! Как будто и не страдал вчера от боли, — Сэм похлопал его по плечу.
— Где Мел? — спросил Нед, глазами разыскивая гимнастку.
— Не имею, ни малейшего понятия, — силач задумчиво почесал голову, — и, если
