дно своего кубка, а потом буркнул: — Не хочу уходить.
Звякнуло и рассыпалось, будто что-то разбилось у входа.
Принц с оборотнем обернулись на звук и почти синхронно присвистнули — там действительно стоял официант, который уронил на пол хрустальную креманку, но не официант приковал всеобщее внимание. В дверной арке стояла стройная шатенка в длинном зелёном платье, расшитом крупными изумрудными кристаллами. Платье обтягивало фигуру, подчёркивая каждый соблазнительный изгиб, а из высокого разреза посередине юбки выглядывала длинная стройная ножка в туфельке на каблуке.
— Знаешь её? — прошептал оборотню Кристиан.
— Там такой макияж, что мать родная не узнает, — почему-то прохрипел Марко.
— А я люблю… девушек в зелёном, — пошатываясь принц вышел из-за стола и направился к незнакомке, проигнорировав совет оборотня, сказанный в спину:
— Ох, не делал бы ты этого, Кристиан. Предчувствие у меня… нехорошее.
Глава 4. Выпускной, который запомнился надолго
Кристиан
Красавица в зелёном неуловимо напоминала царевну Тридесятого Виренею.
И всё же то была не она. Не могла быть она. Виренея покинула Академию сразу же, как только выяснилось, что древнее заклятье действует не час.
Точнее, час. Но не однократно, как задумывал Кристиан, а с пожизненным повторением.
То есть царевна больше не могла целоваться. И никто не мог её поцеловать. Никуда. Ни в губы, ни в щёку, ни в руку. Потому что от каждого, даже самого мимолётного касания чьих-то губ, Виренея превращалась Лягушку.
Выяснилось это, конечно, не сразу, а в День открытых дверей. Тогда к Виренее приехали родители и какой-то крендель, который мнил себя её суженым.
Крендель решил, что подарить первый поцелуй невесте под вечно цветущими розовыми вистериями — хорошая идея.
Ну и подарил.
Случился огромный скандал. Помолвку расторгли.
Дело усугубилось тем, что новость о заколдованной царевне просочилась сквозь стены Академии и попала в Светскую хронику одной жёлтой газетёнки, имевшей хождение по всему Континенту.
С того момента, как история о царевне-лягушке достигла ушей Кристиана, он каждую минуту ожидал, что за ним придут, дабы наказать по всей строгости Кодекса о магических нарушениях.
Но за ним не приходили.
Тогда он задумал сам заявить о своём проступке, хотя друзья отговаривали.
— Подумаешь, всю жизнь без поцелуев, — искренне не понимал Элендил.
— Вот если бы её василиск навеки в камень превратил, была бы трагедия, а так — ерунда же, по сути, — вторил эльфу Марко.
Одновременно с этим о причастности Кристиана к проклятью узнал и отец.
«Наверняка, Горгот и Жуан постарались,» — после драки за честь лягушки эти двое вышли из компании Тридевятого принца.
Вызвав Кристиана на ковёр, родитель быстро разъяснил принцу, что дело замнут. А признаваться публично нельзя, ибо не известно, к каким последствиям это приведёт.
— Возможно, к падению Тридесятого царства, — нахмурился отец.
— А если падёт как раз Тридевятое королевство? — едко поинтересовался принц.
— Дурак, — вздохнул король. — Вроде на 5 курсе Академии учишься, а мозгов не прибавилось. Сам посуди: вы пошалили, а погибнут тысячи солдат. Не даром в кулуарах её папашу Змея Горынычем кличут. Дюже вспыльчивый он. За дочь свою наше Тридевятое королевство до головёшек спалит… И всё потому, что ты решил поиграть в благородство.
— Так пусть накажут одного меня!
— Пусть!! — вспылил король. — Как только твоя мать родит мне нового наследника! Да ещё и вырастит его здоровым, бестолоча такого… А если не родит, предлагаешь мне новую жену подыскать?
Кристиан изменился в лице.
Отец же продолжил:
— А что? Сейчас это модно: бездетную в храм, молодую — вот сюда, — король хлопнул ладонью по соседнему обычно пустующему трону. — Стоит только заикнуться новой королеве — очередь до самой границы выстроится.
— Не надо, — произнёс еле слышно Кристиан.
— То-то же, — выдохнул король Тридевятого, будто стометровку пробежал. — Приходи в разум, сын… И не доводи отца до греха.
Кристиан вышел тогда из тронного зала с гадким ощущением. Будто его обвели вокруг пальца.
— Не будто, а обвели, — сказал потом по этому поводу Марко.
— Только не король тебя, а ты — сам себя, — вставил свои пять грошей Элендил.
— Будто вы не делали ошибок, за которые вам стыдно, — буркнул Кристиан, бросая в огонь камина письмо с извинениями к Виренее.
Он давно его написал. Но теперь его нельзя было отправлять.
Царевна меж тем не шла из головы. Где бы он ни был: на парах, в библиотеке, на грядках или в оранжереях целительниц, которые их компания пропалывала и рыхлила до самой зимы — всюду ему мерещилась Виренея.
На выпускном, опять же…
Незнакомка нагло улыбалась и смотрела в упор. Нет, это не Виренея. У той глаза изумрудные, у этой — ореховые. И волосы у этой темнее. И платье такое, что его будто нет, царевна бы не позволила себе такое.
Они пили. И говорили. Обо всём и ни о чём. Незнакомка назвалась сестрой первогодки, которого Кристиан не знал.
Перед встречей рассвета она открыла сумочку и достала из неё… не то булочку, не то пряник. Такой круглый и румяный, что сразу захотелось откусить.
— Сама готовила. Братцу привезла, а он есть отказался, — жеманно надулась девица. — Может хоть ты отведаешь?
— А сама чего же?
— Фигуру берегу, — хихикнула девица, — чтоб такие, как ты, голову на меня сворачивали.
— А и давай. Съем я твою плюшку. В обмен на поцелуй.
Девица улыбнулась пухлыми напомаженными губами.
— Открой ротик… а-а-м, — она положила в рот Кристиану всю булочку, благо, та маленькая была. — Ой, мне надо отойти ненадолго, — картинно смутилась шатенка. — Ты не жди меня, иди на крыльцо рассвет встречать. Там я тебя и разыщу.
— А если не найдёшь? — пробубнил принц с набитым ртом. — На крыльце сейчас целая толпа выпускников соберётся. Девушек будет много… красивых.
— Тогда поцелуй кого-нибудь вместо меня, — хихикнула девица.
«Наглая,» — жующий Кристиан проводил взглядом стройную фигурку в сверкающем платье, и проглотил, наконец, печёный кругляш.
Виренея
Выйдя из трапезной, где заканчивали праздновать выпускной бывшие уже студенты Академии, Виренея поспешила в свою комнату. Да-да, после того скандала она впервые в жизни воспользовалась царским статусом и попросила сохранить за ней комнату на время годового академического отпуска.
— Обожаю праздничную суету, — мрачно прошептала она, вспоминая, как беспрепятственно попала на территорию Академии, незаметно проникла в свою комнату и переоделась в красотку.
А теперь снова сюда вернулась.
Сняла парик, смахнула с глаз иллюзию цвета. И наконец, стянула с себя ужасно тесное платье, которое позаимствовала у тёти Русаллы.
Смыв макияж и переодевшись в простое дорожное платье, Виренея повязала голову шёлковым платком и, потупив взгляд, вышла из жилого
