– А что, хороши ли у неё рыжики?
– Должно быть, хороши, коль он к ней хоть единожды за седмицу, а зайдёт.
– Давно ли он ушёл?
– Полудня ещё не было.
– Два часа угощается. Должно быть, уже кончил. Беги к вдове Ершовой, да как сыщешь его высокоблагородие, то скажи, что его ожидает капитан лейб-гвардии из Петербурга по государеву делу. Всё ли понял?
– Нет, не всё.
– Что ж неясно? – Воронцов слегка нахмурился, досадуя, что ошибся в посыльном.
– Что вы кушать будете?
– Ха-х, кушать будем зайца в сметане. Квасу нам наперёд принеси и беги за капитан-исправником.
Мальчишка мигом поставил на стол кувшин, кружки, тарелочку с резаной редькой и убежал.
– Эх, барин, гривенник за посылку – разорение, да за ту же деньгу поле можно перепахать, – начал корить Тихон, зажевав глоток кваса хрустящей долькой.
– Не за посылку, а за наше время. Поскорее расспросим исправника, поскорее дальше отправимся.
– Куды мы всё поспешаем? Отдохнули бы денёк-другой здесь, всё обстоятельно разузнали бы.
– Нет, надо Николая нагонять.
– Бежим, бежим, как на пожар, Москву в ночь прогонами проехали, эх, – забубнил себе в кружку Тихон.
Он был человеком мирным, спокойным и больше всего желал, чтобы барин бросил эту леденящую кровь службу и вернулся к себе в деревню. Перед ним в красках представала картина сельской жизни в старом доме, в окружении крестьянских изб и бескрайних полей. Себя он там тоже видел, прямо как на картине – в качестве рачительного управляющего при молодом хозяине.
Пока Тихон предавался мечтаниям, Воронцов размышлял о предстоящем деле. Действительно, спешили как на пожар, но если медлить, то след простынет. Хотя следа-то, может статься, и нет вовсе. Очередная ли это пустышка или и в самом деле где-то неподалеку от этого городка проявили себя дьявольские силы? Почему сгорела сельская церковь вместе со священником? Что знают об этом здесь, в уездной столице? Сведений недоставало, и исправник едва ли сильно их пополнит, но попытаться стоило.
Пока каждый думал о своём, проворная старушка-стряпуха принесла в чугунке целиком запеченного зайца да краюху свежего белого хлеба, да миску кислой капусты, и мысли отошли в сторону.
Спустя четверть часа после того как с едой было покончено, снаружи послышался натужный скрип ступеней лестницы, а после и половиц крыльца. Затем двери распахнулись, и в залу вошёл человек. Впрочем, вперед него вплыло необъятное пузо, шириной своей оно едва не полностью закрыло проход, однако сноровистое управление хозяина сей баржи позволило не только пройти узкую протоку без потерь в пуговицах уже несколько потёртого камзола, но и мастерски пришвартоваться к столу. Гости поднялись навстречу вошедшему, но вместо приветствия услышали:
– Ивашка! Кресло мне! – Уездный великан обладал густым басом.
Давешний паренёк метнулся к венскому креслу и ловко подставил его под зад капитан-исправника. К чести иноземных мастеров, кресло под внушительным весом даже не скрипнуло.
– Простите мне мою неучтивость, но Афанасий так узко выстроил свой трактир, что человеку даже и стоять в нём стеснительно. Позвольте представиться: капитан-исправник Боброцского уезда, потомственный дворянин Александр Фёдорович Колосков.
– Капитан лейб-гвардии Воронцов Георгий Петрович. Я к вам с предписанием. Вот, прочтите.
Офицер вытащил из кожаного поясного футляра сложенный листок, где казённым слогом было записано следующее:
«Податель сего, Воронцов Георгій Петровичъ, отряженъ Тайной Экспедиціей Сената для установленія причинъ и обстоятельствъ пожара въ церкви въ селѣ Сухая Берёзовка Боброцского уѣзда.
Симъ, Воронцов Георгій Петровичъ, надѣляется правомъ имать и устанавливать розыскъ надъ особами всѣх сословій, могущими быть къ означенному пожару причастными. Всемъ военнымъ и статскимъ службамъ предписывается оказывать означенному Воронцову всемерное в его дѣлѣ содѣйствіе.
Тайный совѣтникъ С. И. Шешков
Писано въ Санктъ-Петербургѣ въ июне 1791 года»
Капитан-исправник читал предписание долго, несколько раз перечитывая одно и то же предложение, по временам недоуменно бубня себе под нос то «Сенат в Сухой Березовке?», то «имать все сословия… имать все?» Лоб его, широкий и гладкий, с каждым новым прочтением покрывался волнами морщин. Так прошло никак не менее пяти минут, а высшее должностное лицо Боброцкого уезда всё не могло прийти к хоть какому-то мнению насчёт изучаемого документа – пожар в селе никак не соотносился со столь важным и пугающим учреждением как Тайная Экспедиция Сената.
– Позвольте, позвольте, это тот самый пожар, где отец Феофаний сгорел?
– Да, именно. Что вы можете об этом рассказать?
– Скорбное дело, скорбное. Отец Феофаний был божьим человеком и умело творил не только священные таинства, но и замечательную рябиновую настойку.
– Вы часто встречались?
– Нет. Я, извольте видеть, не склонен к путешествиям, – Александр Фёдорович погладил свой внушительный подбородок, украшенный пышными бакенбардами, – а отец Феофаний приезжал в Боброцск только на ярмарку. Но всегда, всегда присылал мне бутылочку.
– Выезжали ли вы на место пожара?
– Нет, ездил мой секретарь Причкаляев Фока Харитонович, полезнейший человек, он и подати учитывает, и ревизские сказки правит.
– Он что-нибудь выяснил?
– Должно быть, семисвечник упал, потому и пожар случился.
– Отчего сии заключения?
– А что ж ещё? Грозы в тот день не было.
– Новые люди в окрестностях не появлялись, тати не шалили?
– Про новых людей не скажу, о том Причкаляева можно расспросить, а татей в нашем уезде, слава богу, нет, – исправник размашисто перекрестился на иконку в красном углу, – а вот в соседних, да, лютуют уж не первый год.
– Что-нибудь ещё о селе можете рассказать?
– Пожалуй, ничего, хотя… В двух верстах от Сухой Берёзовки стоит хутор Степана Перещибки, то человек лихого нрава, из казаков, князь Борис Константинович Семихватов на него жаловался, и тяжба меж ними идёт.
– О чём же?
– Спор из-за земли, его сиятельство утверждает, что земля и хутор принадлежат ему по завещанию его двоюродного дяди, каковое он представил в суд. Перещибка же говорит, что земля была ему высочайше дарована за крымский поход тысяча семьсот восемьдесят второго года и также представил в суд грамоту.
– Кто же прав?
– Один Бог ведает. Я-то скажу за князя, но казаку вместе с землёй было пожаловано личное дворянство, и дело может дойти до Сената. Желаете ли, можно обо всём поподробнее у князя узнать – он в своём имении сегодня вечером ассамблею устраивает, всё наше общество соберётся, кушанья будут французские, турецкие, рекомендую.
