это не моя проблема.
Я стучу в дверь, разделяющую две комнаты, когда считаю, что прошло достаточно времени, отпираю ее, и через мгновение дверь открывает Елена. Она одета в грубый махровый халат, ее темные волосы мокрые и перекинуты через одно плечо, и я с болью понимаю, что под дешевым гостиничным халатом, скорее всего, ничего нет… И это было бы так легко проверить. Она не остановит меня, я знаю это. Я мог бы расстегнуть завязки на ее талии, распахнуть ткань и под ней…
— Что ты принес? — Голос Елены выводит меня из задумчивости, заставляя чувство вины захлестнуть меня. Я прекрасно знаю, что не имею права так думать о ней, особенно после того, как я прочитал ей лекцию о том, что дальнейшие отношения между нами неуместны и опасны.
— Что-то вроде курицы. — В комнате нет никакой мебели, кроме кровати и стула у дальней стены, поэтому трудно удержаться от того, чтобы не сделать акт поедания ужина более интимным, чем он должен быть. У меня мелькнули воспоминания: другой гостиничный номер, намного лучше этого, другая женщина, белые простыни, светлые волосы, и губы жирные от курицы, которые я умирал от желания поцеловать. Я помню, как она слизывала пряный мед с нижней губы, как будто это произошло вчера, а не более десяти лет назад.
Это краткое и наглядное напоминание о том, почему мне нужно держаться от Елены на расстоянии.
Я ставлю контейнеры с едой на кровать и хватаю стул с другого конца комнаты, перетаскивая его так, чтобы сидеть рядом с кроватью, а не на ней. Я ловлю еще один из тех коротких проблесков разочарования на лице Елены. Я знаю, что она надеялась, что я сяду рядом с ней, что это будет близкий и интимный момент, когда мы разделим ужин.
Конечно, именно этого я и пытаюсь избежать.
Елена присаживается на край кровати, накидывает халат на колени и тянется к одной из пластиковых вилок. Как только она откусывает кусочек, то издает низкий стон и прикасается к своим губам — действие, которое не должно заставлять каждый волосок на моих руках вставать дыбом, но это так.
— Боже, я и забыла, как хороша настоящая еда, — пробормотала она через набитый рот, и я рассмеялся.
— Не спеши, — предупреждаю я ее. — Ты уже давно питаешься пакетированными пайками и не ела ничего больше суток. Ты же не хочешь, чтобы тебе стало плохо.
Я вижу, что ей это дается с трудом, но она слушает меня. Откусив еще несколько кусочков, она поднимает на меня глаза, и на ее лице появляется виноватое выражение.
— Боже мой, я тут жру как свинья, а ты ничего не ешь. Ешь, Левин, пожалуйста.
— Перестань, просто наслаждайся, — твердо говорю я ей. — Ешь, сколько хочешь. Для меня потом останется много еды.
Она колеблется, но я вижу, что она слишком голодна и наслаждается едой, чтобы спорить со мной. В каком-то смысле мне нравится наблюдать за тем, как она ест, так же, как и мне самому не терпится принять участие в трапезе, так как от запаха у меня течет слюна, и желудок урчит. Зато это дает мне ощущение, что я забочусь о ней, защищаю ее. Это все, что я хотел делать все это время.
Ну, не все, что я хотел делать. По крайней мере, буду честен в этом.
Я выкинул эту мысль из головы и терпеливо ждал, пока Елена поглощала столько еды, сколько могла проглотить, и наконец пододвинула контейнер ко мне.
— Я не могу больше есть. Наверное, мне не стоит больше. — Она протягивает мне одну из бутылок воды, которую я попросил принести вместе с едой, и наблюдает за тем, как я откусываю кусочек. — Теперь твоя очередь есть.
— С удовольствием, — говорю я ей с усмешкой, доставая контейнер и балансируя им на коленях, пока набираю полную вилку курицы и риса. — Чертовски лучше, чем паек и жареная змея без приправ. — Елена вздрагивает, ее лицо немного бледнеет, и я жалею, что упомянул о змее. — Как твоя лодыжка? — Спрашиваю я, кивая в ее сторону. — Лучше?
— Болит, — говорит она, слегка поворачивая ногу, чтобы я мог видеть. — Но я могу стоять на ней в душе лучше, чем раньше. Думаю, со мной все будет в порядке.
По тому, как она это говорит, я понимаю, что ей больно, но она стойко переносит это. Это достойно восхищения, правда. Давненько я не встречал людей, способных на такую твердость, как она. В последнее время ей пришлось столкнуться с большим, чем девушка вроде нее могла себе представить, но она справилась со всем этим и выдержала испытание. Это больше, чем я мог ожидать.
Когда мы оба закончили есть, я выбросил контейнеры, поставил стул на место и посмотрел на нее:
— Поспи немного, — советую я. — Я постучу и разбужу тебя утром.
Елена кивает, впиваясь зубами в нижнюю губу, но не говорит того, что, как мне кажется, у нее на уме.
— Спокойной ночи, — наконец говорит она, глядя мне вслед, пока я иду к двери. — Увидимся завтра.
Оставлять ее здесь одну — одна из самых трудных вещей, которые мне когда-либо приходилось делать. Она выглядит такой красивой, даже в этом чужом халате, накинутом на нее, с влажными волосами, перекинутыми через одно плечо. Я хочу подойти к ней, сердце почти до боли сжимается в груди, когда я пытаюсь не представлять, как откидываю ее на подушки, распахиваю халат и… Я вижу это так же ясно, как если бы я уже делал это, но я заставляю себя открыть дверь в свою комнату и прохожу через нее, оглядываясь назад и бросая еще один взгляд на нее.
— Спокойной ночи, Елена, — тихо говорю я, каждая частичка моего тела пульсирует от потребности.
А затем я закрываю за собой дверь.
3. ЕЛЕНА
Разочарование, когда Левин проходит через дверь между нашими комнатами и закрывает ее, ощущается как физическое, и в животе у меня завязывается узел, когда я слышу, как она закрывается за ним.
Я не очень-то верила, что он уступит только потому, что рядом кровать. Но я надеялась. В моей голове роились фантазии о том, как он откладывает еду в сторону и целует меня вместо этого, как он шепчет "Я слишком голоден для тебя, Елена" мне в губы, когда он прижимает меня к подушкам и обнаруживает, что под халатом, который я накинула после душа, нет ничего, кроме
