еще поискать. Да и вообще не пощеголяешь по метро с оголенным торсом. Это и не этично, и не гигиенично.
Несмотря на это, я ни о чем не жалел. В конце концов, ничего же плохого в этом нет.
Я просунул руку в петлю, обхватил покрепче трос рукой и потянул вниз. Раз… два… три… Пуд мне уже не казался таким уж тяжелым, как в первые дни занятий. Четыре… пять... шесть… Не мешало бы привесить что-нибудь потяжелее. Вот только что? Попросить у Лени, чтобы он еще одну гирю с поверхности притащил? Нет, не станет он этого делать. Пятнадцать… шестнадцать... семнадцать… А как тогда быть? Ладно, подумаю об этом как-нибдуь на досуге. И… двадцать!
Столько же жимов я сделал и на левой руке. Нельзя было сейчас себя перенапрягать – а вдруг Петр Данилыч скажет, что выступить надо немедленно? И будут у меня руки трястись от напряжения. Мне оно надо?
Я сделал пару глубоких вдохов–выдохов, тем самым восстановив дыхание, и посмотрел на часы. Старенькие, марки «Ракета», они у меня от деда еще. Но ходят исправно до сих пор. Советские, одним словом – не экстравагантные, но очень надежные и качественные. Часы показывали четырнадцать часов и две минуты. Что ж, можно уже двинуться к палатке Петра Данилыча, так сказать, попытать удачу второй раз. Хотя что ее пытать – я никуда не тороплюсь, если что, могу и еще подождать.
Только я подошел к обители нашего подрывника, как из нее вышел тот самый неприятный мне человек, бросил на меня косой взгляд и отправился куда–то по своим делам.
– Олег, ты не стой, проходи, – улыбнулся Петр Данилыч. – Не бойся, я не укушу. Мне надо с тобой кое–что обсудить.
Я прошел в палатку. Здесь было довольно уютно. Матрас, керосиновая лампа, небольшой столик, а на нем много различных карт и поверх них алюминиевая кружка стоит, будто грузик, чтобы бумаги не слетели. Ничего лишнего. А в углу лежали две деревянные коробки, и на каждой сбоку были нарисованы черепа с перекрещенными костями. Там, видимо, лежала взрывчатка или, по крайней мере, то, из чего ее готовят.
– Тебе Владимир передал мое сообщение?
– Передал, – кивнул я.
– Ну и что ты решил?
– Я, пожалуй, согласен.
– Не–не–не, так дело не пойдет, – замахал руками подрывник. – Ты уж точно определись, хочешь ты или нет. А люди с таким настроем мне не нужны. Все эти «ну», «наверное», «пожалуй» ни к чему хорошему, знаешь ли, не приводят. В данной ситуации может быть два варианта ответа – либо «да», либо «нет». Третьего, увы, не дано.
Я думал недолго.
– Согласен, – и, прочитав в глазах Петра Данилыча следующий вопрос, быстро добавил: – Уверен на все сто процентов.
– Пойми, ты не обязан соглашаться. Просто я хотел, чтобы ты был в моей команде. Так что, если вдруг передумаешь, винить мне тебя будет не в чем.
– Нет, я уже решил. Окончательно и бесповоротно.
Петр Данилыч подошел к своему матрасу, присел на корточки, отвернул край и достал из–под него какой–то тубус. Секундой позже я понял, что это термос.
– Водички холодненькой не хочешь? – предложил Петр Данилыч.
Пить мне хотелось, во рту было сухо, но, зная какая это редкость – вода, вежливо отказался. Хорошая чистая профильтрованная вода была на вес золота. И пускай даже в этом термосе находится самая отвратительная, но которую все же можно пить, жидкость, я не посмел попросить у Петра Данилыча даже глоточка. Кто знает, может это последнее, что у него есть.
– Ну, как знаешь. А я, пожалуй, глотну малех.
Петр Данилыч отвинтил крышку термоса, налил из него немного в кружку, что стояла на столе и медленно, будто растягивая удовольствие, начал пить. Правильно, в общем–то. Что хорошего, если влить в себя все залпом? Когда кружка опустела, Петр Данилыч убрал термос обратно и поинтересовался:
– Ты мамке–то своей не говорил ничего о своем решении?
– Нет, что вы!
– Это правильно, не надо ее беспокоить. Ты, если она тебя спрашивать станет, ничего не говори, веди себя так, как будто и не будет ничего. Так лучше. Врать, конечно, не хорошо, но в данном случае можно. И даже нужно.
«Верно Петр Данилыч, верно, да только я и без вас все это знаю. Очень уж очевидные вещи вы говорите».
– Ну а теперь, Олежка, – меня передернуло, не люблю, когда меня так называют. Вслух, однако, ничего говорить не стал, – давай я тебе объясню, что от тебя потребуется в нашей вылазке.
А ну–ка, послушаем…
– У тебя будет одна цель, но очень ответственная. Понимаешь, ответственная! Ты будешь охранять мою команду в пути, и пока мы будем минировать переход.
– Один?
– Ну зачем один? У тебя будет напарник. И ты, наверное, хочешь знать, кто им будет? Зовут его Остап, ты его уже видел.
– Видел? – изумился я.
– Конечно, пятью минутами ранее.
Это что же получается?.. Моим напарником будет вот тот человек с хищным взглядом? Нет уж, увольте.
– Не боись, Олег, вы с ним быстро найдете общий язык. Да, согласен, внешность у него далеко не привлекательная, на мачо он не тянет ну никак, – Петр Данилыч гоготнул в кулак. – Но в целом мужик он хороший. И отличный стрелок, между прочим. Остап к нам с Горьковской пожаловал, у него там отношения с главой станции не заладились. То ли прогнали, то ли сам ушел. Но я в его дела особо не вникал, – махнул рукой Петр Данилыч.
– Ладно, я попробую с ним ужиться.
Слова Петра Данилыча мало меня утешили, но все же теперь я уже меньше боялся этого Остапа. В конце концов, может, он и вправду не такой плохой человек, как мне сперва показалось. Ведь его взгляд можно трактовать по–разному. Возможно, он смотрел на меня так пристально и дико только лишь потому, что хотел выглядеть в моих глазах серьезным и страшным, хотя на самом деле таковым не является. Таким образом, он мог скрывать свои недостатки.
– Значит, слушай сюда. Завтра, в пять часов, мы отправляемся на дрезине на «Достоевскую». Нас будет семеро: я, четыре человека из моей бригады, ты да Остап. Мы минируем переход – вы вдвоем стоите на стороже, и если возникнет хоть какая–нибудь, пускай даже
