— Прошу прощения, — выдавила я, прерывисто дыша. Мне вдруг стало катастрофически не хватать воздуха, как будто из кабинета выкачали весь кислород.
Я поднялась из-за стола и вышла в приемную.
— Марина Владимировна, — подскочила секретарша. — Что с вами? Вам плохо? Воды? Врача?
Меня и правда шатало, даже пришлось придержаться за стену. И перед глазами плыло.
Секретарша подала стакан с водой, я машинально отпила несколько глотков.
— Может, вас проводить в медпункт?
Я покачала головой:
— Мне надо…
А куда мне надо? Меня подстегивала жгучая потребность куда-то мчаться, что-то делать, но куда и что — я и сама не знала.
Секретарша все-таки довела меня до медпункта.
— Что с вами, Марина Владимировна? — участливо спросил школьный фельдшер.
Я вдруг представило его лицо, если скажу правду, и ни к селу ник городу меня вдруг разобрал смех. Идиотский, до жути неуместный и неконтролируемый. Я зажимала рот, но смех прорывался наружу, сотрясал тело, раздирал грудь, а потом вдруг неожиданно перешел в плач. Такой же безудержный и неуправляемый.
Не знаю, что подумал фельдшер, но смотрел он на меня круглыми глазами. И это он еще не знал, из-за чего со мной эта истерика.
Впрочем, успокоилась я довольно быстро. Мне стало жутко неловко перед фельдшером за свою несдержанность. Не глядя на него, я пробормотала:
— Извините, нервы…
Он покивал, мол, все понимает, и накапал каких-то успокоительных, потом смерил давление. Охнув, сообщил, что оно у меня «запредельное». Заставил положить под язык ещё какую-то таблетку и настоятельно посоветовал идти домой, а лучше — в больницу.
Родителей семиклассника я сбагрила на завуча. Единственный урок всё-таки отвела сама, каждую секунду ожидая самого худшего, ну а потом отправилась домой.
Когда я приехала за Оленькой, свекра ещё не было. Может, это и хорошо, учитывая наш разговор в ресторане. Может, он хоть немного свыкнется и остынет.
Дома я старалась занять себя делами, чтобы не сходить с ума — готовила ужин, купала Оленьку, читала ей книжку. И всё равно меня ни на секунду не покидала чувство, будто вокруг шеи затягивается удавка.
А поздно вечером мне позвонила секретарша. Сто раз извинилась, потом никак не могла перейти от вступления к сути, но в конце концов выпалила:
— Там какой-то ролик все пересылают друг другу… — снизив голос до шепота, она уточнила: — Порнографический. Не знаю, от кого пошло… вроде кто-то из наших мальчишек где-то нашел, но это не точно…
Я слушала её в оцепенении, не в силах даже вдохнуть.
— В общем, говорят, что там вы. В молодости, конечно. Я им всем сказала, что это чушь. Просто похожая девушка, да? Мало ли на свете похожих людей! Но чтоб вы и такое — глупости же! Вы в институте учились, а не этим… промышляли. Замуж вышли… К тому же у вас свекор в министерстве. Будь это вы, стал бы он…
Потом ее слова слились в неразборчивый гул. В ушах грохотал пульс, и я больше ничего не слышала. Телефон выскользнул из руки. И сама я, внезапно обессилев, опустилась на корточки. Вот и всё. Это конец.
Вторую ночь подряд я провела совсем без сна. Первый шок и безрассудное, животное отчаяние схлынули. И теперь я думала, что со всем этим делать. С каким лицом завтра явиться на работу? Как в глаза смотреть людям? Хотелось, конечно, вообще из дома никуда больше не выходить и никого-никого не видеть. Но это, увы, невозможно. Придется вытерпеть всё: и косые взгляды, и насмешки, и открытое порицание. Наверняка среди коллег и родителей начнутся возмущения: как я могу учить детей с таким прошлым? У нас ведь и за меньшее готовы распять.
Стыдно-то как, ужас.
И раз за разом на ум приходили слова секретарши: это не вы, это кто-то похожий. Может, мне и правда заявить, что это не я? Ну кто докажет, что это я? Хотя я мало изменилась, конечно… Но и очень похожие внешне люди, действительно, не редкость. Сама таких не раз встречала. Я цеплялась за эту ложь, как за соломинку, но самой от себя почему-то становилось тошно.
На утро я по привычке отвела Оленьку к Тихановичам. Свекра опять не застала. Ну а свекровь смерила меня таким презрительным взглядом, что я сразу поняла — она всё знает. Юрий Иванович уже просветил. Хоть не высказалась — и на том спасибо.
Ну а в гимназию я ехала как на Голгофу. С первой минуты, едва я зашла в вестибюль, стало ясно, как поменялось отношение. В лицо мне, конечно, никто ничего не говорил, но это чувствовалось. Это буквально витало в воздухе. Охранник конфузливо прятал глаза, ученики перешептывались и хихикали, глядя украдкой, пожилая гардеробщица кривилась и качала головой.
Учителя хоть и здоровались вполне вежливо, но их лица были красноречивее любых слов.
Я старалась держаться так, как будто ничего не замечаю, как будто ничего и не случилось. Только секретарша продолжала наивно щебетать, что это не я, что все сошли с ума.
Ну а перед самым обедом мне позвонила дама из департамента образования и велела приехать. Незамедлительно. Раньше меня туда приглашали, рассыпаясь в любезностях. Сегодня же от холода в её голосе телефонная трубка едва не заледенела. Что ж, этого и следовало ожидать. Только я не думала, что так скоро.
* * *
Несмотря на приказ явиться срочно, меня еще около часа продержали в коридоре. Ну а затем разыграли спектакль как по писанному: отчитали, посрамили, затребовали объяснений, которые даже слушать не пожелали. Стоило мне сказать хоть слово, как они тут же перебивали, затыкали рот. Ну и в итоге объявили, что снимают меня с должности. Нет, даже не так — что увольняют, что таким, как я, не место в образовании.
— Приказ будет завтра, — процедил начальник департамента, который в предыдущую нашу встречу, всего несколько дней назад, называл меня Мариночкой и осыпал щедрыми комплиментами. — Свободны.
На ватных ногах я вышла в коридор. Порицание их я уж как-нибудь переживу, но этот начальник сообщил, что уволят меня по 81 статье, пункт восьмой. И куда я потом пойду с такой записью в трудовой?
В расстройстве я завернула в уборную. Плеснула холодной водой в разгоряченное лицо, немного продышалась. Нет, надо что-то делать!
Поколебавшись, я решила все же позвонить свекру. Увольняют — ладно, но пусть без этой позорной метки. Зачем вот так загонять человека в тупик?
Пусть поможет хотя бы в последний раз. Они его послушают.
Я набрала его сотовый дважды, но он не отвечал. Что ж, возможно, занят. Тогда позвонила на рабочий. Трубку взяла его секретарь.
— Я бы хотела поговорить с Юрием Ивановичем…
Тут в уборную зашла женщина, которая сидела там же, в комиссии, только по большей части помалкивала.
Я отвернулась к окну. Секретарь, между тем, сообщила, что у свекра совещание и когда закончится — неизвестно.
