Воин между тем достал из мешочка знакомый камень — мыслевик, прижал его к коже на виске, скривился — процедура была явно неприятной, и Юля полюбовалась перекошенной физиономией.
— Ты, — выдохнул по-русски, навис сверху, обхватив затылок «каменными» пальцами, — отвечай сейчас же.
Юле ответила бы, покаялась, авось и поняли бы головы чугунные, что она тут ни при чем, но была у нее одна черта характера, из-за которой даже местные хулиганы с ней не связывались. Страх с адреналином шли у нее рука об руку. Грубо говоря — Юля была из тех, у кого от страха сносило крышу, и падала эта крыша исключительно на противника.
Вот и сейчас, чувствуя, что теряет контроль, а здравый смысл машет ручкой и уходит за горизонт, Юля выдохнула, расслабляясь. Бесполезно мешать тому, кто сейчас вылезет на сцену. Понесло, так понесло…
— А что, товарищ «Черный властелин», самим слабо догадаться? Умишко не варит?
Мужчина ошарашенно моргнул своими серыми с оранжевыми искорками глазищами, и Юля, наконец, поняла — что за странность цепляла в них. Глаза у мужчин были еще круглее и больше, чем у малыша, вдобавок ресницы наличествовали густые и темные, точно наращенные. И зрачок ненормальный — чисто, как у совы. Сходство усиливалось, когда серая радужка становилась оранжевой. Совы, одним словом. И такие же заторможенные. Смешок она задавила не до конца, и тишина в подвале стала напряженной. «Русский» тяжко вздохнул, однако вмешиваться не стал. Не по рангу, видать, против «Черного властелина» идти.
— Отвечай, — повторил не так уже уверенно мучитель.
— А смысл общаться с идиотами? — пожала плечами Юля. Бушующий в крови адреналин позволил забыть о боле и недавно вскрытом горле.
Она вывернулась из-под захвата — точнее ей позволили это сделать, шагнула к стоявшим в подвале мужчинам.
— Где вы были, когда ребенок сбегал из дома? Это ведь ты, — повернулась к «русскому», и тот отвел взгляд, — оставил камень переноса без присмотра? Позволил его взять? А ты?
«Властелин» вскинул брови, его совиный взгляд потерял кровожадность, и в нем мелькнули искры интереса.
— Хоть представляешь, каким опасным может быть мой мир для маленького ребенка, которые никогда в глаза механизмы не видел? Просто чудо, что он не попал под машину или его не переехал поезд. Наши механизмы нельзя остановить мгновенно. Хотя, кому я это объясняю? — она махнула рукой, отворачиваясь. Говорить становилось все труднее, голос подводил, не выдерживая. Да и запал уже погас.
— Только и умеете, что ножичками размахивать. А как воспитывать — так сразу «похитили», «заплатили»! Слабо признать, что от тебя такого, — обвела оценивающим взглядом, — самонадеянного просто сбежали? — она уже шептала — каждое слово шло через боль. — Ты был там, наблюдал. Неужели это было хоть немного похоже на похищение?
— Обвиняешь меня? — вздернул брови главный из «сов».
— Она в чем-то права, — подал голос «русский», за что тут же схлопотал.
— Лучше молчи, с тобой я еще разберусь. А ты со мной, — указал на Юлю.
Сказал — сделал. Ухватил за плечо, направив прочь из подвала. Девушка не возражала — в памяти был жив способ доставки сюда. Закатить истерику и поболтаться на плече еще успеется.
На узкой лестнице мужчина заставил идти впереди, и Юля ощущала ввинчивающийся под лопатку взгляд. Так и представлялась тюрьма, конвой и ствол автомата, смотрящий в спину.
Поднявшись, они оказались в широком, мрачном коридоре. Теплый свет местный ламп лишь подчеркивал скорбный вид темно-серых, кое-где покрытых мхом камней. Через десяток шагов ее провожатый остановился, притормозив девушку за плечо. Мазнул ладонью по пустоте, камни на его браслете на мгновенье полыхнули синим, и пространство дрогнуло, подернулось рябью, а следом проступил совсем другой интерьер.
Словно сквозь мутное стекло, Юля смотрела на огромный зал, высоченные колонны, а собственные ноги приросли к полу, не желая делать шаг за грань.
— Испугалась? — поинтересовались сзади. Девушка фыркнула — варвара бы в лифт или в метро, тогда бы они сравнили свои страхи.
— Кто знает, как хорошо ты учился в школе, — пробормотала, не рассчитывая на ответ, но ей ответили. Мужчина развернул лицом к себе, впиваясь злым взглядом.
— Сомневаешься в моих силах, чужачка?
Нависший над головой здоровяк, который был шире ее раза в два, мог задавить просто прижав к стене — даже меч не понадобился бы. И как-то сразу вспомнилось, что русский здесь понимают и надо бы следить за языком.
— Опасаюсь чужих технологий.
Мужчина хмыкнул, склонился еще ниже. Юля с удовольствием бы отступила, но за спиной была разорванная грань пространства. Пришлось терпеть.
— Опасаться здесь стоит только меня. И, чужачка, разве в твоем мире не принято говорить «вы» тем, кто выше?
— Ты хотел сказать — старше? — уточнила Юля. Нет, а что? Хочет — «вы», будет ему уважительное обращение к старшему поколению. — В моем мире если тебе тыкают в лицо, нечего ждать вежливости в ответ.
— «Вы», — поправил воин, — не заставляй меня повторять, а с возрастом, о котором ты говорила, мы разберемся после. Нас ждут, — он подхватил ее подмышки, точнее попытался, потому как Юля со словами:
— «Вы говорили», — шагнула спиной вперед. Нечего ее таскать, она и сама пойдет, а варвару придется выучить, что уважение должно быть взаимно.
Юля сглотнула, прогоняя тошноту, — в этот раз переход прошел легче, огляделась. Они находились в гигантском, размером со стадион зале. Высокие колонны, расходясь лепестками кверху, поддерживали сводчатый потолок. Здесь было светло — хотя окон заметно не было — мягкий свет излучали поверхности, а еще было много белого — точнее белым было все. И на белом полу Юля сразу выцепила темное пятно — коленопреклоненного Совенка.
В стоящей фигурке со склоненной головой было столько печали, что сердце девушки сдавила боль.
— Аль, — бросилась к ребенку. Тот вздрогнул, однако позы не изменил, так и продолжая стоять на коленях. Варвар неподвижной статуей застыл неподалеку, не мешая.
— Аль, — Юля опустилась на колени, обняла, прижала к себе застывшее тело, покрыла жесткие волосенки поцелуями, забрала холодные руки в свои ладони, подышала на них, согревая теплом. Если это наказание — пусть наказывают ее. Совенок столько всего пережил в чужом мире, он уже давно раскаялся, что сбежал. Она не позволит над ним издеваться.
— Юля, — мальчишка выдохнул, оттаивая и расслабляясь, — ты пришла. Я так боялся, что ты умрешь, — и он спрятал лицо у нее на груди, а она стояла на коленях, гладя узкую спину. Хотелось выть от злости — нелюди не сочли нужным сказать, что с ней все в порядке, а ведь последнее, что видел малыш, как ей вскрыли горло мечом.
Страстно хотелось закрыть ребенка, спрятать от жестокого мира, а всю долбанную семейку пустить в расход. Юля никогда, даже к брату, не ощущала такого всепоглощающего чувства. Это было странно, но желания анализировать не было. Внутри горело от решимости: утащить малыша с собой и не делиться ни с кем.
