банку томатного супа.
— Типа того, но у меня такое чувство, словно она пытается предостеречь меня.
— Пусть тогда эта стерва посторониться. Это моя работа. И все же, она права. Не могу поверить, что он до сих пор не сводил тебя на настоящее свидание. Словно в нем нет ни грамма романтики. — Она выливает суп в кастрюлю.
— Не такой уж он и плохой.
— Кэсси, мы прошли тест на тему «Насколько романтичен твой парень» в Космо, и результаты Холта выдали – Этот мужчина не знает о том, что он ваш парень. Это просто смешно.
Я проверяю роллы быстрого приготовления, которые поставила в духовку несколько минут назад. Они еще слишком бледные.
— Ему сделали больно. Думаю, он просто не показывает свою привязанность так, как это делают другие парни.
— И как же тогда он проявляет свою привязанность? Потому что я не видела, чтобы он целовал или обнимал тебя при встрече. Он едва ли держит тебя за руку. Он переспал с тобой один раз, и не хочет этого больше делать. Никаких тебе подарков, свиданий, и любовных стихов, написанных пока он был обдолбан мескалином.
Я хмурюсь.
— Последнее это что?
— Неважно. Длинная история. Я хочу сказать, что в этом парне нет ничего романтичного, и от этого страдаешь только ты. Не могу поверить, что тебя это больше не злит.
— Что ж, я недовольна этим, но что я могу сделать?
— Хорошо, вот тебе совет. Ты – тряпка.
— Это не совет. Это утверждение. Оскорбительное причем.
— Черт побери, Кэсси, повзрослей! — Она агрессивно размешивает суп. — Он дерьмово обращается с тобой, потому что у него есть страхи или что-то типа того, но это не оправдание. — Она добавляет немного молока в кастрюлю. — Поговори с ним начистоту или напиши на своих сиськах «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» и покончи с этим. Выбирать тебе.
Я знаю, что она права, но не могу избавиться от чувства, что малейший неправильный ход с Итаном приведет к катастрофическим последствиям.
— Вот блин! — Руби хмурится, глядя на кастрюлю, затем берет банку от супа и читает инструкцию.
— Что?
— Думаю, я все испортила.
— Как такое возможно? Это суп. Из банки.
— Я добавила слишком много молока. Видимо, я должна была измерить дозу или что-то в этом роде. — Она зачерпывает немного в ложку и пробует.
— На что похоже?
Она пожимает плечами.
— Молоко со вкусом томата.
Я вздыхаю и прислоняюсь к стойке.
— Не самое странное из твоих творений.
— Да уж.
— Накрывать будем?
— Давай. У нас хотя бы есть роллы.
— Ох черт! — Я открываю дверцу духовки и оттуда палит дымом. Когда я вытаскиваю противень, то обнаруживаю, что роллы черные. — Проклятье!
— И кто теперь плохой повар? Господи, тебе всего-то надо было их разогреть!
Мы стоим на месте несколько минут, глядя на жалкие остатки нашего ужасного ужина. Я не знаю, смеяться мне или плакать. У меня возникает желание позвонить Итану, чтобы он пришел приготовить нам что-нибудь, но думаю, что желай он провести время со мной, то дал бы знать.
— Вино? — предлагаю я.
Руби вздыхает.
— Валяй. Не думаю, что могу и его испортить.
— Ловлю на слове.
О, боже. Ай.
Я морщусь, когда открываю глаза. Солнечный свет пронзает мой пульсирующий мозг, как нож для колки льда.
Я лежу на полу в окружении винных бутылок и коробок от пиццы. Судя по отвратительному привкусу во рту, я вчера не только перебрала с алкоголем, но еще и выкурила до хрена сигарет. Мой рот сравним с полом ринга после петушиного боя.
Я приподнимаюсь и прохожусь языком по своим зубам, попутно замечая, что Руби лежит на диване, прикрывая свое лицо рукой.
Очень надеюсь, что ей будет плохо, когда она проснется. Хоть я и не помню бо́льшую часть прошлой ночи, я почти уверена, что это ее вина.
Моя голова пульсирует, а желудок пучит, и когда я вытягиваю руку вперед, чтобы сбалансировать себя, что-то на моей руке бросается мне в глаза. На костяшках моих пальцев черной подводкой написано слово «ХОЛТ».
Какого…?
На другой руке нацарапано слово «ОТСТОЙ».
До меня доносится стон, и я смотрю на Руби.
— Я этого не делала, — говорит она, выглядывая из-за руки. — Ну, ладно, делала, но ты сама сказала мне сделать.
— Ты помнишь прошлую ночь?
— А ты нет?
— Не очень.
— Ну, я пару часов увещевала о том, какой Холт сволочь, пока ты не согласилась. Потом ты сделала это с моим лицом.
Она приподнимает руку и показывает худший макияж, который доводилось мне видеть. Ее брови утолщены, а подбородок заострен с помощью плохих линий затенения по краям.
— Ты пыталась сделать меня похожей на Холта, потому что хотела врезать ему по лицу за то, что он такой отчужденный.
— О, боже, Руби, я ударила тебя? — Было сложно понять, учитывая весь этот макияж.
— Нет, но ты сделала очень «крикливый» телефонный звонок Холту в два часа ночи.
— Что?! Что я ему наговорила?!
Она садится, потом хватается за голову и стонет.
— Ты много чего говорила. А я на заднем плане поддерживала тебя. Ты так знатко вынесла ему мозг! Затем ты повесила трубку и отрубилась.
— О, боже. — Меня тошнит, но не от алкоголя. Я ползу по полу и отбрасываю в сторону мусор, пытаясь найти свой телефон.
— Почему ты не остановила меня?!
— Милая, я была еще более пьяной, чем ты. Вдобавок, он заслужил это. Для пьяной девушки, ты была весьма красноречива. За исключением той части, когда ты плакала.
Я перестаю искать телефон и смотрю на нее.
— Пожалуйста, скажи, что это шутка.
— Не-а. Примерно через десять минут ты сквозь слезы сказала что-то о том, что он твой первый парень, первый любовник, и по идее ты должна чувствовать эйфорию и влюбленность, а все, что ты чувствуешь – это неразбериху и одиночество, потому что даже когда он с тобой, он с тобой не весь.
— О, боже.
— Потом ты сказала что-то типа: «Почему ты просто не позволишь себе любить меня? Разве ты не понимаешь, какой гармоничной парой мы бы были?» И, ну, к этому моменту, я уже тоже плакала, так что…
Я потираю глаза.
— Ох,
