себе по дороге, тихонько насвистывая популярную мелодию «I want an operator for my pocket calculator»[1], как вдруг навстречу ему Безбородый. И чего он тут забыл? То ли уже пронюхал, что наш герой здесь объявится? То ли уговорился о встрече с драконом? А может быть, просто-напросто отдыхал посреди дороги. Чуть позже мы узнаем, что привело Безбородого в лес, а пока опишем его наружность. Это грузный мужчина со всклокоченной бородой. На нем велюровые брюки, распахнутая на груди рубаха подпоясана широким ремнем, молнии же на сапогах то и дело расходятся. Он беспрестанно жует табак, изредка сплевывая.
Безбородый прибегает ко всевозможным уловкам, демонстрируя свои познания в искусстве лицедейства. Прикинувшись простачком, он обводит Белого Арапа вокруг пальца и в конце концов заманивает его в колодец.
А теперь послушайте, как ловко он это провернул.
— Сынок, — окликает парня Безбородый, — у тебя огонька не найдется?
— Sorry, — отвечает Белый Арап, — не курю.
— И прекрасно, сынок! Слава учителям, что научили тебя только хорошему, — одобряет Безбородый. — Вот взгляни на меня, старого куряку, и увидишь, до чего я дошел. Да к тому же умудрился и зажигалку обронить в этот колодец. Что поделаешь, сынок, старость не радость.
— Я вам ее мигом достану, дяденька, — предлагает Белый Арап и лезет в колодец.
А Безбородый тем временем быстренько захлопывает стальную крышку колодца и запирает ее на семь китайских замков. Затем, припав лицом к крышке и довольно осклабясь, говорит:
— Научили вас в школе переводить старичков через улицу, но на мне ты споткнулся. Кончилась твоя дорожка, Белый Арап. Слишком громкая разнеслась повсюду молва о тебе: будто ты и краше всех, и добрей, и сильней. Смотрел я на тебя по телевизору и от зависти волосы на голове рвал. Но наконец-то ты мне попался. Теперь ты в моих руках. Отныне нет в мире человека могущественнее меня.
Изредка Безбородый замолкал, прислушиваясь к звукам, доносившимся из глубины колодца. Тихо, только вода журчит. Тогда он продолжал:
— Поклянись же, что будешь служить мне верой и правдой до самой смерти, и я выпущу тебя на волю. С этого дня никто не сможет помешать мне взять в жены дочь Рыжего царя и полцарства в придачу. Настал мой черед владеть роскошным дворцом с бассейном, слугами и автомобилем.
Из колодца ни гугу.
— Ты меня слышишь? Клянись же, а коли нет — в колодце тебя сгною.
Предлагая альтернативу, Безбородый всегда рисовал второй вариант в черных красках, при этом давая понять, что первый и есть единственно возможный.
К счастью для Белого Арапа, бедняга не мог похвастать большим умом. А все потому, что привык судить о других по себе. Что я имею в виду? А то, что Безбородый и на минуту не допускал мысли о том, что Белый Арап предпочтет сгнить в колодце, чем подчиниться тирану. Если бы Безбородый хоть на миг задумался об этом, он иначе бы сформулировал свое предложение.
Но из колодца опять ни вздоха в ответ.
Безбородый с дьявольским блеском во взоре угрожал, метая громы и молнии.
— Я разделаюсь с тобой, искромсаю тебя на мелкие кусочки, сотру в порошок. Я посажу тебя в бочку, а затем сброшу с вершины горы. От тебя и мокрого места не останется. Имя твое исчезнет из памяти людской, а твой ум, красота и сила будут стоить не дороже кучки сухого помета!
Он еще раз прислушался, но ответом ему было только эхо. Наступила ночь, а Безбородый все бранился, угрожал, проклинал:
— Либо ты покоришься мне, либо я тебя в колодце сгною.
Ночь окутала лес туманом и холодом. А Безбородый вышел из дому легко одетый. Он даже не надел пальто и теперь трясся, как вибромассажная щетка. Вы, вероятно, догадываетесь, что он всю ночь не сомкнул глаз. Он лучше согласился бы работать ассенизатором, по крайней мере не так утомительно. Лес наполнился множеством звуков. Ухали от бессонницы совы, тявкали неугомонные собаки, стрекотали кузнечики. Безбородому казалось, что все твари земные собрались в окрестной чаще и подглядывают за ним. Настало утро, затем снова ночь. И так миновало три дня. Обезумевший от голода и холода Безбородый все еще выкрикивал:
— Не води меня за нос, Белый Арап. Учти, что не ты один пытался затеять со мной такую игру, а чем все заканчивалось? Полюбуйся-ка лучше на скелеты, чьи кости усеяли дно колодца. Их там видимо-невидимо, и они охотно примут тебя в свою компанию. Я припоминаю, что только одному смельчаку удалось избежать печальной участи, да и то потому, что он состоял в родстве с очень важными людьми. Но это не твой случай. Так что решайся поскорей. Лучше уж быть рабом, чем покойником. По крайней мере веселее.
Временами Безбородый озирался по сторонам в надежде увидеть случайного прохожего с фляжкой воды или кульком провианта. У него так страшно урчало в животе, что он и сам себя начал бояться. «Вот, братец ты мой, — скрипел он, — когда тебе никто не нужен, то и дело натыкаешься на снующих повсюду зевак и бездельников. Ума не приложишь, куда от них деться. А когда мечтаешь повстречать добрую душу, что угостит тебя бутербродом, а может быть, и кое-чем повкуснее, все прячутся по домам и смотрят эстрадную программу по телевизору. Черт бы их побрал! Или, на худой конец, за уши отодрал!» Примерно в таком духе распинался Безбородый, дрожа от голода и холода. А уж как он страдал от жажды, одиночества и непонимания! «Хоть бы Белый Арап отозвался и подтвердил, что я прав, или признал меня своим владыкой, а значит, и самым могущественным в этом мире», — обескураженно твердил он.
Прошло три недели. Белый Арап по-прежнему хранил упорное молчание. Властный и густой бас Безбородого превратился в тонюсенький писк. Живот у бедняги прилип к позвоночнику, и его уже никакими силами нельзя было отодрать. Одежда на Безбородом начала гнить, источая смердящий запах, которого он сам, впрочем, не ощущал. С его уст, помимо вздохов, изредка слетали робкие слова, уносимые даже легким дуновением ветерка.
— Дитя мое, я знавал тебя еще ребенком. Пару раз мне пришлось отводить тебя в детский садик. Эх, я и теперь помню, как однажды ты наделал в штанишки, сидя у меня на руках. Ты был так мил и рос не по дням, а по часам. Почему же ты не хочешь поладить со мной по-людски? Послушай, если ты окажешься столь любезен и вылезешь из колодца, я обещаю всю жизнь носить тебя на закорках в кино на любую
