блестящие макушки, как у средневековых католических монахов.
В углу в затенённой части помещения я увидел огромный силуэт Тиельманса.
Он стоял в тени, сложив руки на груди. Не далеко от меня стоял человек в красном колпаке с прорезями для глаз, натянутом на лицо. Он прятал руки за спиной.
Монахи молча смотрели на меня.
— Э-э-э, вы что, серьезно? Ну-ка быстро освободите меня! Пошутили и хватит…
Никто из присутствующих не отреагировал на мои слова.
— Ребят, камон, вы что прикалываетесь? — я дернул наручи и цепи негромко звякнули.
— Не, ну супер! Мне понравилась ваша реконструкция, очень круто! И костюмы, и пейзаж — натуральные. Но я советую вам в следующий раз хотя бы огнетушители под рукой иметь, так ведь и сгореть можно. По-настоящему! Вам же несчастные случаи не нужны?
Все четверо продолжали слушать. Это обстоятельство начало выводить меня из себя.
— Вы что оглохли? Мне больно рукам в запястьях! Эй ты, ку-клус-клан в красном, — обратился я тому человеку, который стол ближе всех ко мне, — давай, доставай ключик, что ты там прячешь за спиной? Отстегивай! Мне холодно!
Красный колпак повернулся к одному из монахов за кафедрой, но тот сделал упреждающий жест выставленной вперед ладонью, который, видимо, означал «терпение, подожди».
— Девитт Ланге? — спросил меня один из них. Монахи уставились на меня. Я помолчал.
Мне впервые в жизни хотелось сплюнуть под ноги от досады, но я сдержался.
Человек в красном колпаке достал из-за спины металлические клещи с длинными ручками, губки которых были раскалены до красна.
Он поднес их к моему обнаженному соску и посмотрел вопросительно на монахов. Медлить было нельзя.
— Стоп, стоп, стоп. O`кей! Я все расскажу, уберите эту хрень от меня, — я покосился на клещи, толстый монах приказал жестом убрать клещи. — Ребят, я никакой не Девитт Ланге. Меня путали с ним с самого начала. Хрен его знает почему. Я Савва Филатов, работаю в Москве, искусствовед из Пушкинского музея, недавно закончил один из лучших ВУЗов. Не помню, как попал к вам на реконструкцию, но видимо, я должен быть в ваших списках.
Я считал, что звучу для них убедительно.
— Вы же не раздаете реквизит первому встречному? Значит я свой, поищите в списках Филатова. Еще, вот этот — я кивнул в сторону гиганта Тиельманса, — видимо, снял с меня часы. Это воровство. Мы не будем ментов вызывать? Прошу вернуть. Они мне очень дороги как память. Проверьте его кошель! Если у вас тут с Девиттом какие-то разборки, то я ни при чем! Я очень аккуратен в деньгах и в жизни мухи не обидел. Да и вот ещё. Ребят, извините, но ваши методы… — я подбирал слово — устарели. Если вы не заметили — на дворе две тысячи двадцатые годы. Не девяностые.
Монахи продолжали молча смотреть на меня. Я огляделся и увидел на полках книги в кожаных переплетах.
На корешках виднелись названия на латинице. Я сумел прочитать два. «Holly Bible» и «The true story of Thyl Ulenspiegel». Библия и Правдивая история Тиля Уленшпигеля.
Меня осенило. Слава Богу! Передо мной образованные люди. Иностранцы. Они просто не говорят по-русски.
— Хэлоу! Ду ю спик инглишь? Зе Ландн из кэпитал оф Грейт Британ! — монахи переглянулись, а потом с надеждой посмотрели на меня.
Хоть что-то, а то уставились как бараны. Я не знаток английского, но пару слов связать могу, спасибо матушке, водила на курсы — Соу, май нейм из Савва Фи-ла-тофф, ай эм нот Девитт Ланге. Ит из мистейк! Андерстанд ми? Один из монахов кивнул.
Я растянул свою фамилию по слогам, мне казалось, что так они лучше поймут, что я не Девитт. Я остался доволен произведенным эффектом и улыбнулся во всю ширину, на которую был способен.
— Плиз опен зис. — я снова тряхнул своими металлическими браслетами. На мою просьбу полный монах зевнул и нарушил молчание.
— Ну тут дело, ясное. Пора идти на обед. Вот брат Бартель очень кстати вино привез — вовремя.
Монах похлопал по толстому пузу. Я опешил.
— В смысле ясное? — негодующе переспросил я говорившего.
— В прямом смысле ясное, — его тон граничил с грубостью, он с вызовом посмотрел на меня. — Дело ясное! Одержимость! При этом бес сам признался, что вселился в несчастного Девитта Ланге. Интересный случай, братья, такое редко бывает!
— Э, подождите, вы все это время понимали меня и молчали? Вот вы уроды! Почему вы молчали? — я очень гневался на этих двоих. Мне стало очень неприятно от того, что они водили меня за нос.
— В отличии от тебя, юноша. Мы обладаем способностью слушать и слышать. Помолчи, тебе голоса не давали. — Он безразлично посмотрел на мои руки в кандалах.
— Запишем сейчас или после обеда? — спросил у него второй худосочный монах.
— Давай сейчас, пиши под мою диктовку. — толстый встал из-за кафедры. Он оказался маленького роста.
— Прошу прошения, Падре, что перебиваю. Мне клещи остужать или они нам еще понадобятся? — спросил красный колпак.
— Думаю, пока не понадобятся. Видишь, бес смирный и покорный. Остужай. Итак, пиши: — он переключился на писаря. — Именем Святой Инквизиции, Римской-католической Церкви, Папы Льва Х(десятого) слушалось дело горожанина свободного города Розенлаарь Графства Фландрия Девитта Ланге, сына Фааса, девятого декабря одна тысяча пятьсот пятьдесят третьего года. В присутствии четырёх свидетелей, — монах посмотрел на палача, — нет, пиши все же в присутствии трех свидетелей.
Затем продолжил.
— Девитт Ланге, подозреваемый в ереси, в святотатстве, в использовании магии оправдан.
У меня отлегло от сердца. Толстый тем временем продолжил.
— Вместе с тем, высокой комиссией при наместнике Великого Инквизитора установлено, что в тело гражданина Графства Фландрия Девитта Ланге, сына Фааса, вселился бес, именующий себя Савва из Филл, возрастом две тысячи двадцать лет или около того. Бес признался, что святотатствовал и творил великие беззакония на территории Московии, в Англии и французской Бретани. Взывал к разуму, использовав латинское слово «мент». Клеветал на брата Бартеля Тиельманса, обвинял последнего в воровстве песочных часов. Комиссия постановляет провести процедуру изгнания беса — экзорцизма завтра утром. В случае, если процедура будет признана неудачной — совершить очищающее сожжение Девитта Ланге в полдень того же дня на городской площади в присутствии горожан, монашеской братии и представителей Святой Инквизиции.
— Вы охренели братья? Вы кого собрались сжигать, за что? За то, что я вам правду сказал? Вы ополоумели? Какой такой одна тысяча пятьсот пятьдесят третий год? Какая такая Святая Инквизиция? И Папу вашего сейчас зовут не Лев, а Франциск. Сейчас две тысячи…
Я осекся. А если это правда? Окружающая меня
