костров освещали достаточно, чтобы намекнуть на детали того, что при свете дня должно было быть буйством красок и ярких цветов, декораций, плакатов и больших матерчатых вывесок.
Голоса и смех смешивались со звуками губной гармошки и того, что могло быть банджо или гитарой. Приветливо тявкала собака, по виду гораздо меньшая, чем звери Старки. В воздухе витали запахи древесного дыма, кофе, жареного хлеба и конского навоза. Лошади, сами почти такие же несочетаемые, как и повозки, которые они тянули, стояли, пыхтя и пофыркивая, в загоне, сколоченном из вбитых кольев, перетянутых проволокой.
Тени людей двигались туда-сюда, но слишком далеко, чтобы разглядеть их по-настоящему хорошо. Эммет мог с уверенностью сказать только то, что никто из них не был ростом в восемь футов и шириной в два быка. Большинство выглядели вполне нормально: грузные мужчины-рабочие, несколько женщин в обычных платьях, седовласый цветной мужчина, готовивший обед, девочка с черной косой, возможно, ровесница Мины, игравшая в салочки с дружелюбно порыкивающей собакой, старушка в шали, занятая вязанием.
"Мне они не кажутся такими странными", — сказал Альберт. "И лучше бы это не было их представлением о самом маленьком негре в мире".
"Нет, наверное, это просто повар", — сказал Коди. "Давайте подойдем поближе. Тише, сейчас же, и закройте лампу".
Мина не шелохнулась, только медленно протянула одну руку и дернула его за рукав, при этом уставившись широко раскрытыми глазами совсем в другую сторону.
"Что? Я сказал, закрой…" Коди повернулся, и остаток его слов пролетел незаметно, как опавшие листья. Его глаза тоже расширились, а рот открылся, как сработавший капкан.
Эммет и Альберт тоже повернулись, задыхаясь от удивления, обнаружив, что они больше не одни.
2 Подглядывание
Сердце Эммета защемило в груди, сотни ужасных мыслей пронеслись в голове.
Это был Человек-гора, готовый свернуть их головы с шеи, как яблоки с плодоножки!
Это были собаки Старки, все кабаньи клыки и зубы, жаждущие вспороть им животы и полакомиться теплыми кишками!
Это был Живой Призрак, чей бледный лик окажется обесцвеченным и ухмыляющимся черепом с пустыми глазницами!
Это были изуродованные трупы поселенцев, содранные с них скальпы и шкуры и извлеченные из их неглубоких могил Затерянного Луга!
Это был Смертоносный Лотос, ощетинившийся лезвиями больше, чем дикобраз — перьями!
Это был его разгневанный отец, преследовавший и нашедший его!
Последнее, и самое вероятное, напугало его так, что он едва не обмочил штаны, и капли воды едва не вырвались наружу, прежде чем он понял, что ни одна из стоящих перед ним фигур не принадлежит его отцу. Или, если уж на то пошло, собакам с кабаньими клыками, карнавальным уродам или бездыханным убитым мертвецам.
Это были другие дети. Незнакомцы, девочка и два мальчика, девочка, возможно, одного возраста с ним и Коди, мальчики немного младше.
Незнакомцы, и… Правдорубы?
Конечно, правдорубы! Все трое были одеты в своеобразную серую одежду, которую носили и мужчины, и женщины — свободные мешковатые брюки, стянутые шнурками на лодыжках и талии, бесформенные серые носки с такими же стянутыми шнурками рукавами, простая матерчатая обувь, серые шапочки.
Эммет уставился на них, чувствуя себя так же потрясенно, как если бы он смотрел на карнавальных уродцев. Он никогда раньше не видел Правдоруба так близко и лично. Только в редких случаях, когда кто-то из них приезжал из Хайвелла, да и то не молодежь. Те немногие, кто приезжал в город, чтобы торговать медом, льном и плетеными корзинами в лавке, надолго не задерживались, просто делали свои дела и снова уезжали. Они не задерживались в "Серебряном колокольчике" или "Поварешке Нэн" и уж тем более не посещали воскресную церковь.
Его отец очень им не доверял. И не раз — при полной поддержке проповедника Гейнса — предлагал им… помочь… уехать. Но шериф Тревис не захотел этого делать. Они достаточно мирные, говорил он. Не создают проблем, держатся сами по себе. Пока они соблюдают закон, они не причинят никакого вреда.
Но они безбожные язычники, протестовал проповедник, совершающие неизвестно какие языческие жертвоприношения на холмах!
Они не читают, не пишут и не посылают своих детей в школу, — часто спешила добавить миз Эбигейл.
Что особенно возмутило мистера Прайса, так это то, что они даже не разговаривали, а просто хранили торжественное молчание, наблюдая за людьми в той скрытной, знающей манере, которая у них была. Общались взглядами и жестами, на каком-то своем непостижимом языке. Кто знал, что они могли сказать? Или замышляют? Это было грубо, сказал он. И хитрые. Хуже, чем индейцы или китайцы.
Шериф всегда отмечал, что "правдорубы" понимают обычную речь, прекрасно читают и пишут и могут говорить не хуже других. Тот, кто чаще всего ходил с торговыми поручениями в город — пожилой парень, с выдающимся крючковатым носом и лысой, как яйцо, головой — говорил просто замечательно, не так ли? Мягко и негромко, но совершенно отчетливо.
С этим всегда соглашались сестры Мосс в магазине. Он был вежлив, говорили они. Даже когда отклонял дерзкие, любопытные вопросы. Он не любил болтать, рассказывать небылицы или пустые сплетни. Что, по их мнению, ставило его на ступень выше некоторых в окрестностях Сильвер Ривер…
Сам Эмметт не слышал, чтобы лысый Правдоруб говорил, он никогда не был достаточно близко. Всякий раз, когда их мрачные серые фигуры появлялись на тропе Хайвелла, таща за собой телеги с кузовами, поскольку они не держали ни лошадей, ни волов, ни пони, он послушно уходил подальше, как велели ему мама и папа. Он только слышал, как каждый правдоруб носил черную льняную ленту, повязанную на шее, хотя у лысого мужчины, по слухам, она была окаймлена белым, словно служебный знак, дающий ему право использовать свой голос в присутствии других. Он только слышал рассказы об их круглых домах, похожих на перевернутые корзины, и о том, что они не едят мяса. И о том, что мужчины племени правдорубов делят жен, потому что у них почти не было женщин, так что их дети могли даже не знать, кто из них па.
Последняя новость больше всего скандализировала дам из Сильвер-Ривер. Они тоже старались держаться
