шумных правнуков-детей, и серьёзных, деловитых взрослых, и доброй старушки – моей внучки. Якобы дожила она, Анна Петровна, свой век одна, и скончалась году то ли на семидесятом, то ли на восьмидесятом от болезни. Соседи вынесли гроб из дому, и более к нам никто не входил. И завести часы некому. Часам очень грустно от этого, ибо они не сломаны вовсе, и кукушка засиделась за закрытой дверцей, и гири, и маятники отяжелели от неподвижности.
Я не верю этим испорченным старинным часам. Вот же они – ребятня, и родители, и любимая внучка Анечка, сидит в своём уютном кресле, укутавшись в плед, и смотрит в окно, а в разговоре с детишками часто упоминает дедушку Виктора, что смотрит на них со стены и видит их шалости. Нет, часы сломаны, они не могут не только ходить, но и видеть, иначе они не говорили бы мне то, что говорят. Я жду, когда они разучатся и говорить, и тогда сын Анны Петровны вынесет их на помойку, или же отнесёт к часовщику, чтобы починил их. Мне не нравятся их речи. Я не безумен. Нет. Я не безумен. Не безумен. Нет! …
Но почему же тогда хозяйка и её дочери никогда не вытирают с меня пыль? …
История плюшевого мишки
Как же темно в ящике под кроватью, друзья! Если бы ещё ящик был открытый, я бы видел хотя бы, день вокруг или ночь. А он закрыт плотной крышкой. И я не вижу ровным счётом ничегошеньки. До чего же скучно ничего не видеть, и ничего не делать! Даже если ты плюшевый. Со мной тут, конечно, лежат и другие игрушки – юла, скакалка, деревянный человечек, птичка из фланели, набитая ватой, сшитая Виталькиной мамой в его младенчестве, и ещё много маленьких солдатиков. Но с ними совсем не о чем разговаривать. Да и о чём можно поговорить, если не знаешь, что происходит вокруг? …
Вот кукле Виталькиной сестрёнки повезло. Она такая красивая, что сидит в углу комнаты на столике в качестве украшения, хотя девочка тоже давно ею не играет. А меня положили в ящик. Виталику я уже не интересен.
А когда он был маленьким, он не расставался со мной ни на минуту с тех пор, как его отец принёс меня из магазина игрушек. Тогда у меня были голубые глаза и круглый коричневый нос, а ушки такие бархатные, что в них хотелось подышать. Виталик часто наклонялся к ним близко-близко и шептал, как он меня любит, и дышал мне в ушко, и засыпал, обняв меня за плюшевый мягкий животик.
Однажды я помог своему другу Витале спасти живого котёнка. Он гулял вместе со мной зимой во дворе, и увидел маленького котёнка на дереве. Котёнок сидел невысоко, но слезать боялся. Он ведь был совсем маленький. Мой храбрый хозяин хотел залезть на дерево и снять котёнка, но он тоже был маленький, и не дотянулся до нижней ветки дерева. Тогда он взял меня, поднял повыше и подставил котёнку мой мягкий животик, как подушку. Котёнок примерился и осмелился. Он спрыгнул на меня, и мы все втроём упали в снег. Котёнка потом забрал к себе домой Виталькин друг Петя, и он вырос в пушистого кота, большого, почти с меня. Я его видел, когда Виталик приходил со мной к другу в гости.
А ещё один раз я чуть не утонул в реке. Виталька с мамой и папой пошёл на пляж. И, разумеется, взял с собой меня. Когда мама отвернулась, он занес меня в речку под мышкой, надев на себя надувной розово-синий круг.
Плавать мой хозяин ещё тогда не умел, и не знал, что вода может своровать то, что ты держишь в руках, если оно лёгкое. А я был лёгким, и прибрежные волны быстро отобрали меня у Витали и понесли на середину реки. Он заревел на весь пляж, но не потому, что испугался, а для того, чтобы привлечь внимание к нашей беде. Хорошо, что папа был рядом и быстро сплавал за мной, пока я не набрался водой и не ушёл на дно. Витальке меня отдали только вечером, когда я окончательно высушился на солнышке.
Вообще, у нас с хозяином было много разных приключений. Я и в грязь падал, и в снегу зарывался, и в тазике мылся, и спал в Виталькиной кроватке. Голубые глазки у меня отклеились, и нос тоже, мама мне пришила вместо носа пуговку, а глаза приклеила другие, жёлтые. Многие ли из вас могут похвастаться тем, что сменили цвет глаз, а? Мех на мне вытерся, и ушки стали не такими бархатными, и животик не таким мягким. Виталик вырос, превратился в Виталия Сергеевича. И меня положили в ящик вместе с другими игрушками и убрали под кровать. Теперь я лежу тут в темноте и скуке, и жду, когда меня найдут Виталькины дети, вынут из ящика и снова обнимут вылинявший животик.
Есть ли душа у карандаша?
Ну наконец-то меня купили. Я долго томился на стеклянной витрине книжно-канцелярского магазина, что на первом этаже жилого дома, и толстый ленивый продавец годами не вытирал с меня и моих соседей пыль.
И вот мой новый друг, проходя мимо по тротуару, увидел меня. Он вошёл в магазин, подошёл к увальню-продавцу и дал за меня несколько монет. Продавец отсчитал сдачу, засунул в витрину свою отёкшую руку, поднял меня и отдал моему новому другу, даже не стряхнув с меня толстый серый слой пыли.
Художник взял меня, обтёр полой своего поношенного плаща и положил во внутренний карман. Сказал: «Спасибо», вежливо кивнул и вышел, придержав за собой дверь.
***
Теперь я рисую. Много рисую. Оказалось, что карандаши умеют рисовать от рождения, нужно только попасть в руки к такому человеку, который тоже умеет. И вот тогда мы начинаем переносить на бумагу все красоты этого мира. Мой друг больше всего любит рисовать красивые и необычные места. Благодаря ему я побывал в разных уголках нашего старинного города, и нарисовал: церковь с величественными куполами, заброшенную усадьбу с покосившейся крышей, песчаный карьер за городом, залитый ярким полуденным солнцем, и ещё множество картин, набросков, этюдов и зарисовок улочек, скверов, домов и заснеженных фонарей.
***
Недавно я понял, что, когда я рисую, я запечатлеваю в своей памяти всё, что мной изобразила рука моего друга-художника. Я не смогу нарисовать это сам, без него, разумеется. Но я
