не
претендуешь, просто смотришь, проходишь мимо и не терзаешь его своей любовью.
— Да это я сама терзаюсь. Я страдаю себе тихонько и никому не мешаю.
— А не надо страдать и плакать по ночам.
— А откуда ты знаешь, что я плачу по ночам?
— Все плачут от неразделённой любви. Ты пообщайся с ним, тогда, может, увидишь, что он оказался не тем, кого ты вообразила в мечтах. Ты вот втайне думаешь, что может, быть он тоже влюблён. А ты заговори с ним и поймёшь, так это или нет. А кроме того ты увидишь, что он, может быть, злой, или глупый, или эгоист. И тогда, разрушится то, что ты надумала и нафантазировала.
— А я не хочу это разрушать.
— Но этого же нет в реальности, это только в твоей голове. В твоём воображении.
— А мне нравится то, что я придумала в своей голове.
— Значит, ты живёшь в придуманном тобой мире и радуешься ему. А есть реальный мир, и нём тоже много интересного.
Не хочу соглашаться с тётей. Не буду разочаровываться, буду мечтать о нём и думать, что, может, он, как и я, влюбился в меня, но стесняется. И даже, если это не так, всё равно мне хорошо, когда я вспоминаю подробности, как я его встретила, как он посмотрел…
Конечно, я могла бы просто понять, что я ему не нравлюсь, но не хочется так думать. Нет, и всё тут. Нет. Лучше мечтать и надеяться. Мне нравится, что я влюблена. Это волшебное чувство.
Седьмая глава
На первой репетиции Люда сказала:
— Давайте попробуем говорить своими словами, вы же знаете сказку.
— Как это, своими словами? — сказала Саня.
Ну вот, опять эта Саня, только бы ей противоречить.
— А вот так. Занавес открывается, на сцене мачеха и сестрицы. Они говорят о предстоящем бале. Начинайте.
А мы стоим, хлопаем глазами и не знаем, что сказать.
— Как хорошо, что завтра будет бал, — сказала я.
— И нас пригласили, — продолжала моя «сестрица».
— Теперь говорите, как вы рады, — подсказала Люда.
— Как я рада, что нас пригласили.
— А Золушку не пригласили.
— Интересно, а Чунаева пригласили? — спросил кто-то из участников.
Все засмеялись.
— Очень хорошо, — сказала Люда, — Только не Чунаева, а маркиза де Чунаефф.
Все тут же принялись называть фамилии одноклассников, превращая их в Русакофф, Козлофф и Кратенкофф.
— А теперь говорите о нарядах, и, кто в каком платье пойдёт на бал. Придумывайте фасоны.
Тут мы стали предлагать такие немыслимые фасоны, что все просто падали от смеха.
И так постепенно Люда подсказывала, о чём надо говорить, и мы прошли пьесу до конца.
— Надо запомнить, что говорили сегодня, — сказала я.
— Можно запомнить, а можно каждый раз придумывать что-то новое. Главное не забывать тему разговора. Играйте, как играют дети. Они же не запоминают точь-в-точь, что сказали раньше, каждый раз у них находятся новые слова.
После той попытки поговорить с Ним, я старалась избегать его, потом при случайных встречах пыталась «улыбаться глазами», как учила тётя. Но всё ещё боялась на него посмотреть. А потом долго вспоминала эту встречу, и меня охватывала радость. В тот день, когда мне не удавалось его увидеть, я чувствовала страшную тоску. Выходит, мне достаточно было посмотреть на него.
Не только я обратила на него внимание. Нашлись и другие. Санька Страхова. Я видела, что она подолгу о чём-то с ним разговаривает. И о чём она могла с ним говорить? Он из другого класса. И как, и где она успела с ним познакомиться и начать вовсю общаться? Я вон несколько месяцев не могу решиться, не то, что разговаривать, даже посмотреть на него не могу. А она как будто давно знакома с ним. И как это другие могут так запросто разговаривать? Если по делу, тогда понятно. А у неё же нет никакого дела. Просто она не заморачивается, говорит о чём попало, не думает, что её примут за дуру. Вот она-то как раз и ведёт себя естественно. Такая, как она есть. Но я-то тоже такая, как есть, застенчивая, робкая, неуверенная в себе, скрытная. А что, мне надо быть, как Страхова? А если я не хочу быть, как она. Но она же вон как может спокойно с Ним разговаривать. Умеет. А я не умею. Значит надо что-то изменить в себе? Спокойно и свободно разговаривать с тем, кто нравится. Где-то я уже слышала это. А-а, да, это же тётя меня учила так себе внушать. Я начала было, а потом репетиции отвлекли, я и забыла об этом.
А может быть, подойти к нему и предложить, например, участвовать в нашем спектакле. Как раз ведь не хватает актёров на роли стражников и гостей. Но как начинаю думать об этом, так понимаю, что не смогу. Опять же ни с того ни с сего…, да ещё из другого класса…
Тётя мне сказала:
— Но всё-таки это не твоё, если ты так напряжена и взбудоражена. Настоящее твоё — это когда легко, а раз с ним трудно, то это не твоё.
Как разобраться? Я не могу себе представить, что будет, если окажусь рядом с ним. Смогу ли тогда выстоять? Выдержат ли нервы, если я даже смотреть на него боюсь? Просто убегу и буду мечтать о нём наедине с собой.
Репетиции спектакля продолжались. Каждый раз мы что-нибудь придумывали, какие-нибудь новые шутки, то кривляния сестриц, то их драку друг с другом. А мачеха всех рассмешила, когда сказала Золушке:
— Нет, не такую прическу надо было сделать, а вот такую, — и безобразно разлохматила свои волосы. Люда похвалила её. Ей нравилось, когда придумывали что-то новое и, если репетиция шла вяло, она говорила:
— Не забывайте, что мы играем. Просто играйте. И получайте от этого удовольствие.
И, действительно, мы веселились вовсю. А однажды, когда Золушка, убегая, забыла оставить туфельку, то Коля Кузьмин не растерялся (отличник же!), сделал вид, что поднимает туфельку и сказал:
— Хрустальная туфелька! Какая прозрачная! Её даже почти не видно.
И в сцене примерки протягивал невидимую туфельку. Сестрицы тоже подхватили игру. Это было даже интереснее: мы примеряли невидимую туфельку, изображали, как трудно надеть её и потом в ярости отбрасывали. Тогда Люда сказала:
— Как здорово вы придумали сделать её
невидимой. Так и будем играть в спектакле.
Восьмая глава
Один раз выходя из класса после репетиции и находясь в радостно-возбуждённом состоянии, я вдруг увидела Его.
И в каком-то порыве неожиданно
