дама.
Совет № 1 не сработал. Я сжала зубы и попробовала ногтями продырявить собственную ладонь. Ладно, совет № 2, твой выход: что бы хорошее вспомнить? Как ни странно, я вспомнила почечную колику 12-летней давности.
Тогда я ее сразу, конечно, не распознала. Я и о почках имела смутное представление: ну да, это где-то во мне присутствует. Наверное, в школе нам говорили точнее, но я не посещала биологию. Не то, чтобы она была мне совсем не интересна, просто её вели по субботам, в день моего самопровозглашенного выходного. В итоге четверку по биологии я получила за артистизм в театральном кружке. Учительница так и сказала: «ты ко мне не ходила, но мне очень понравились твои миниатюры». Она была педагогом от Бога.
Потом еще не скоро представилась возможность узнать об опасных свойствах своего организма. Это сейчас я потихоньку вливаюсь в больничные беседы об остеохондрозе, поднаторела в общении с фармацевтами, начинаю предусмотрительно осваивать сообщества для язвенников. А в юности, как и положено, мне были известны два вида боли: сердечная и зубная. Ну и почечную колику судьба нежданно подкинула. С коликой впервые проявилась моя тяга к самолечению. Дома я наобум использовала мамины иголки, грелку и бабушкин тонометр. Ну а когда уже прилегла на кушеточку в магазине, мне вызвали скорую.
Фельдшер моментально прибавила к боли чувство стыда. Она допускала различные варианты, и потому стала первым человеком, который серьезно поговорил со мной о половой жизни. Такие разговоры всегда получаются ужасными. Однажды я стала невольной свидетельницей подобного. Не раскрою подробных обстоятельств, но там тоже фигурировали медик и молодая особа, которую изводило что-то неясное: то ли в животе, то ли в пояснице.
— Половой жизнью живете? — спросил медик
— Ну конечно же живу! — ответила особа дерзко и с вызовом.
— Когда в последний раз? — невозмутимо продолжал врач.
— Жила? Ну… жила я год назад, — и вот тут она почему-то покраснела, хотя было бы из-за чего.
В больничке меня сначала засунули на рентген, а потом отдали дежурному урологу. Есть люди, которые не приходят в нашу жизнь, они воплощаются. Вот и уролог воплотился из моих многолетних томительных ожиданий и ночных видений. Когда мы встретились, вокруг него еще не растаяли дрожащие паутинки снов. Самый красивый человек мира по версии меня рассказал мне про камень в почке, который внезапно захотел подвигаться. О чем я могла подумать? Я вспомнила, что, с точки зрения средневековья, в каждом человеке содержится частица чистого алхимического золота, и ее нужно хоть раз в жизни пошевелить. Этими замечательными соображениями я поделилась с врачом. Он посмотрел на меня так, будто решал, какая помощь требуется наиболее экстренно: психологическая или все же урологическая. Он выбрал последнее, потому что почечная колика — адская боль. Пусть мои игривые лирические отступления не вводят в заблуждение: на самом деле все время от вызова скорой я беспрерывно выла. Не орала — потому что меня с детства закаляли постсоветской стоматологией и тренировали на слово «терпи».
Но путь из ада в рай оказался коротким. Мне поставили капельницу, и на этом можно заканчивать повествование. Нет, здесь не будет внезапной поездки на Мальдивы и легкого петтинга. Для состояния абсолютного счастья хватило просто избавиться от боли. Даже бесы со средневековыми трактатами разом прошли: никаких проблем, никаких переживаний, лежишь на пружинистой коечке и безмерно обожаешь каждого комарика на стене. За всю жизнь я наблюдала только два истинных чуда: бесконечность пачки соды и тот удивительный дзен. Дзен повторить не получается. Уж слишком уникальные капельницы были в урологическом отделении. Врачи скрывали их состав, как будто там алхимическое золото.
Про Новый Год
Каждый Новый Год для меня — маленькое испытание. Почему-то даже в первых впечатлениях моей сознательной жизни нет радостного, томительного ожидания этого праздника, которое, говорят, присуще всем детям. Не помню шуршащих коробочек, перевязанных яркими ленточками. Не помню бумажных снежинок на окнах. И даже маленькая, я, по-моему, не верила мужикам с бородой на резинке (ну хоть кому-то не верила).
А главное: в нашем доме Новый Год не любил никто. Мама засыпала задолго до боя курантов. Потом у меня появился ноут, наушники, а вместе с ними одна из немногих свобод — свобода посмотреть Вонг Кар-Вая под залпы салютов. В дальнейшем пару раз я еще пыталась отмечать Новый Год, даже ходила в гости. Но там все развивалось не так интересно, как у Вонг Кар-Вая.
Конечно, встречать Новый Год в пустой квартире — никакое не достижение. Даже наоборот: верный признак, что жизнь человеческая не удалась, не сложилась как надо. С такими биографическими фактами мне не открыть, например, курсы успешного успеха для женщин, никто ведь не поверит, получится даже менее правдоподобно, чем у мужика с бородой на резинке. Но бог с ними с курсами, зато с возрастом хоть в чем-то становишься честнее. Это раньше приходилось быть кокетливой балаболкой: «ой, ещё не определилась, где». Сейчас все проще: «во сне, в кровати, может, в слезах, если выдавлю».
Но не выдавливаются. Сон у меня быстрый, добротный, здоровый. Меня не поднимают ни фейерверки, ни парочка глупых открыток, летящих на телефон (благо, с каждым разом этой ереси все меньше). Я проснусь только в первое утро года. Когда со мной, как обычно, не проснется никто. Вот здесь становится уже немного грустно: не от отсутствие захмелевшего тела поблизости, хотя уверена, и оно может быть вполне себе славными. Но все же я о другом — о том, что, кажется, я просыпаюсь в этом городе самая первая. Каждый год. На протяжении всей своей жизни. Просыпаюсь и напряженно вслушиваюсь: нет, не едет лифт, не слышно машин, и шайба не стучит о бортики хоккейного корта, как бывает по воскресеньям. Это не воскресенье. Магазины закрыты, а когда откроются, там нечего будет купить. Бассейн наверняка не работает, да, об этом же писали где-то. Кафе, кинотеатры, салоны красоты, ремонт обуви, почта России. Может, хотя бы она? Нет. Закрыто всё. И закрыты все. Каждый — в своей коробке, кто с чем остался.
Некуда пойти, но я всё равно иду. В подъезде — глухо и запах перегара людей, которые где-то уже уснули. Вспоминаю, что уборщица тоже спит — стекло от разбитой банки огурцов нужно бы убрать самой. На улице — пристыженный снег жмётся поближе к обочинам: грязный, измятый, истерзанный. И все вокруг какое-то униженное и растерянное, застывшее в немом ожидании: «что теперь?». Теперь — пауза.
Я, кстати, не против передышек,
