жена, узнав о его возвращении, может подать на алименты, ведь дочери ещё нет восемнадцати лет! А может и подать иск на возврат алиментов, причитающихся дочери за долгое отсутствие отца!
Время шло своим чередом. Чем старше становишься, тем стремительнее летят годы. Ушли один за другим старики, оставив Евгения с женой в крохотной квартирке, а через пару лет скоропостижно умерла жена. И вот, дожив до пенсии, он остался один, без крыши над головой. По завещанию стариков квартира, приватизированная ими много лет назад, отошла одному из внуков, которому до «дяди Жени» не было никакого дела.
Собрав нехитрые пожитки, Евгений перебрался в съёмную комнату на Лиговке. Оказавшись один среди совершенно чужих людей, населявших огромную неухоженную коммуналку, он впервые за всю свою долгую жизнь так остро почувствовал одиночество. Пожалуй, никогда ещё так явственно не представлял он себе перспективы своей одинокой и безрадостной старости. Страх умереть в чужом углу, быть похороненным в безвестной могиле, на которую никто и никогда не положит цветок, день ото дня преследовал его, и не было сил подавить этот страх. Неожиданно для себя самого он вдруг осознал, что ничего уже нельзя изменить, что жизнь, прожитая безоглядно и безответственно, обрекла его на одиночество.
Долгими бессонными ночами, перебирая в памяти прожитые годы, Евгений чётко понял, что нынешнее его положение — расплата за прошлые поступки, за предательство и малодушие. Он жил безоглядно, как зачарованный странник, всю свою жизнь плывший по течению. И теперь течение это вынесло его на одинокий остров, выбраться с которого уже не удастся никогда.
Раньше его не посещали столь горькие мысли, а теперь он сам недоумевал: почему? Почему он никогда не задумывался над тем, что за всё в жизни когда-то придётся заплатить? А ведь ему есть за что расплачиваться! За искалеченные судьбы жены и дочери, за собственную трусость, эгоизм, подлость, измену. Многие годы он старался не думать ни о чём, и вот теперь, на склоне лет, надо сделать хотя бы что-то, чтобы облегчить если не жизнь, то хотя бы собственную душу.
Поднявшись рано утром, Евгений надел выходную рубашку и, выйдя из дома, направился к храму. Был будний день, прихожан в церкви было немного. Оглядевшись, он занял место у стены, чтобы можно было, не стесняясь, наблюдать за тем, как положено вести себя в храме. Когда-то, будучи мальчиком, он ходил в церковь вместе с бабушкой, но с тех времён всё забылось, только рука помнила, как нужно креститься.
Несколько дней он, вставая пораньше, ходил на службу. Стыдясь подойти ближе к священнику, подолгу стоял в своём углу, не решаясь начать разговор. В конце концов, заметив нового прихожанина, батюшка подошёл сам.
‒ Вам плохо?
‒ Да, батюшка, очень плохо, так, что жить не хочется.
‒ Грех говорить так. Жить или не жить, не нам решать. На всё воля Господа нашего. А я, может быть, смогу помочь Вам.
‒ Нет, батюшка, мне уже никто не поможет, покаяться я хочу, душу свою облегчить на старости лет.
‒ Исповедать Вас сегодня я уже не могу, да и Вы не готовы к исповеди. Знаете, что для этого надо?
Евгений растерянно покачал головой. Священник подробно пояснил, как подготовиться к исповеди. «Жду Вас», ‒ закончил батюшка и, как-то по-особому посмотрев в глаза своего собеседника, перекрестил его.
Через несколько дней, выполнив в точности все наставления, Евгений пришёл на исповедь. Склонив голову, он честно перечислял свои бесчисленные грехи, сам ужасаясь тому, сколько зла сотворил в своей жизни. Не поднимая головы, ждал ответных слов, хотя и понимал, что никто не сможет отпустить ему такие прегрешения.
Он ничего не помнил из того, что говорил и делал священник. Пелена застилала глаза, в ушах эхом отдавались собственные слова, пол стал уходить из-под ног.
Когда пришёл в себя, то увидел склонённые к нему лица священника и ещё каких-то сердобольных старушек. Одна из них держала наготове кружку с водой. Окропив болящего и заставив испить святой воды, все облегчённо вздохнули, а потом помогли ему сесть.
‒ Не уходите! Дождитесь меня, я хочу поговорить с Вами, ‒ попросил батюшка.
Евгений, всё еще плохо понимая, что с ним произошло, боясь ослушаться, покорно сидел на лавке. Священник, исполнив какие-то свои дела, вернулся не так скоро. В церкви к этому времени народу было совсем мало. Никто не мог помешать их беседе.
Евгений и сам понимал, что за свои дела он должен просить прощения не только у Господа, но и у тех, кого когда-то он обидел и обездолил. Сомнений не было: он должен поехать в родной город, чтобы увидеть дочь и бывшую жену. Морально он был почти готов к этому, оставалось только подкопить денег на поездку.
Теперь он часто приходил в храм, и отец Александр каждый раз находил минутку, чтобы подойти к своему подопечному, подбодрить, посоветовать. После этих коротких встреч становилось легче на душе, и чувство одиночества становилось не таким пронзительным.
И вот, спустя четверть века, волей судьбы он снова оказался там, где оставил дочь и жену. С трудом узнав преобразившийся город, Евгений направился по старым адресам, которые сохранила его зрительная память и по которым надеялся он застать кого-нибудь из давних друзей. Побывав в нескольких местах, почти отчаялся найти кого-нибудь из прежних знакомых. Кого-то уже не было в живых, кто-то сменил место жительства. Уже по пути на вокзал, где он собирался «пересидеть» ночь, решил зайти ещё в один дом. Раньше в этом доме жил один из его одноклассников. Тот оказался дома.
Они не сразу узнали друг друга. Столько лет прошло! Бывшие мальчишки стали стариками, и в сегодняшнем облике каждого из них с трудом угадывались знакомые черты. Хозяин, выслушав невесёлую историю гостя, пообещал помочь в поисках.
На следующий день они вдвоём отправились к общим знакомым: может быть, кто-то подскажет, где живёт бывшая жена Евгения или его дочь. Город ведь не так велик! К вечеру поиски были завершены успешно, и в кармане оказалась заветная бумажка с адресом больницы, где работала дочь.
Подгоняемый нетерпением скорее увидеть свою Машеньку, Евгений ринулся по указанному адресу.
‒ Могу я увидеть Машу? То есть Марию? ‒ обратился он к пожилой дежурной, преградившей ему дорогу.
‒ Какую Марию? ‒ подозрительно взглянув на посетителя, спросила старушка.
‒ Марию Евгеньевну! ‒ смутившись, уточнил он. Совсем непривычно показалось ему, что дочь уже надо величать по отчеству. Это отчество — его! И в этот же миг закралось сомнение: вдруг ‒ не его?
