А Козьму Пруткова и «Князя Серебряного» будут читать многие.
— Государь меня не отпускает, — пожаловался Толстой.
— Папа́ не понимает, что такое четвертая власть, — пожал плечами Саша. — Даже великие люди — всего лишь дети своего времени.
— Четвертая власть? — переспросил Никса. — Это что-то новое. Ты раньше об этом не говорил.
— Не успел, — сказал Саша. — Три первые власти — это законодательная, исполнительная и судебная. Четвертая власть — это пресса. Именно журналисты в свободных странах — властители дум. Но в условиях цензуры эту роль принимает на себя литература и литературная критика. Ну, где это видано на Западе, чтобы за посещение литературных вечеров по пятницам кто-то на каторгу загремел?
— Петрашевцев обвиняли не только в чтении письма Белинского, — заметил Толстой.
— Я знаю, — сказал Саша. — Давно мечтаю посмотреть материалы дела, доходили до меня слухи, что там есть признаки фабрикации. Как только прочитаю две сумки книг, которые сегодня набрал в библиотеке Александровского дворца, обязательно попрошу папа́.
— Все, что вы говорите, очень лестно, — заметила Софья Андреевна Миллер. — Но Иван Тургенев сильнее, как писатель.
— Все-таки меня поражает, насколько женщины, даже умные, могут не понимать, кто рядом с ними, — сказал Саша. — И сказать будущему классику какую-нибудь гадость, например: «Ну, ты же не Достоевский»!
— Достоевский? — переспросила госпожа Миллер. — Осужденный по делу Петрашевцев? Он известен пока только романом «Бедные люди» и повестью «Белые ночи». Или вы кого-то другого имели в виду?
— Именно его. И он, насколько я знаю, прощен.
— Будущий классик? — спросила Софья Андреевна.
— Никаких сомнений, — сказал Саша.
— И Толстой? — усмехнулась Миллер.
— Конечно, — кивнул Саша. — А что касается Тургенева. Он мне подарил «Записки охотника» с подписью. Они у меня полежали некоторое время на столе, потом, когда меня окончательно заела совесть, я их перечитал. Написано, конечно, замечательно. Проходить в школе его, конечно, будут. Но эти описания погоды на три страницы! На три страницы, господа! Для меня это слишком медленно. Не пройдет и полвека, как читатели с трудом смогут выносить описания не то, что на три страницы, а на один абзац. И школьники будущего будут так же проклинать Тургенева, как они сейчас Вергилия проклинают.
— Вы там больше ничего не увидели, кроме длинных описаний, Ваше Высочество? — поинтересовалась Софья Андреевна.
— Увидел, — улыбнулся Саша. — Алексей Константинович, вы с Иваном Сергеевичем, говорят, лично знакомы. Его «Записки охотника» — это сознательный оммаж Радищеву?
Граф слегка побледнел.
— А ведь действительно, — проговорил Никса. — Я не замечал раньше.
— Вы имеете в виду «Путешествие из Петербурга в Москву»? — спросил Толстой.
— Конечно, — кивнул Саша. — Вам нечего бояться, граф. И там, и там герой путешествует: у Радищева из Петербурга в Москву, у Тургенева как охотник по лесам, полям и поместьям. И там, и там одна из главных тем: крепостное право. Но Радищев больше отвлекается на прочую социальную критику и политологию, а Иван Сергеевич на человеческие взаимоотношения и описания природы.
— Вряд ли, — сказал граф. — Тургенев целое лето охотился, а потом журнал «Современник» попросил его заполнить раздел «Смесь», где и были напечатаны рассказы из «Записок охотника».
— Ну, возможно, совпадение, — сказал Саша. — А текст «Путешествия» ему был известен?
— Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос, — признался граф.
— Конечно, конечно, — кивнул Саша. — Я понимаю. Думаю, к книге Тургенева начнут терять интерес, как только отменят крепостное право, потому что большая часть описанных ситуаций станет невозможна. А ваш «Князь Серебряный» еще долго проживет, Алексей Константинович, потому что тираны у власти никуда не денутся. И его будут читать и через сотню лет по своей воле, а не потому что учитель заставил. Так что пишите, и не тратьте время на придворную службу. Литература и есть ваша служба.
— Спасибо, — улыбнулся Толстой.
— Алексей Константинович, извините, а среди ваших родственников Перовских нет дамы по имени Софья? — спросил Саша.
Глава 3
— Есть Софья, — сказал Толстой. — Тетя Софи, сестра моей матушки.
— Княгиня Львова? — уточнил Саша.
— Да. Между прочим, вдова того самого князя Львова, который, будучи цензором, разрешил публикацию «Записок охотника» и был уволен.
— Боже мой! — поразился Саша. — Их хотели запретить?
— Да, — кивнул граф. — Вы же сами прекрасно находите параллели, Ваше Высочество.
— Тургенев сильнее Радищева как писатель, но много умереннее. И более полувека спустя. Было бы что запрещать!
Граф пожал плечами.
— При всем моем уважении к дедушке, он иногда бывал не прав, — заметил Саша. — И при всем моем уважении к княгине Львовой — это не та Софья. Есть еще? Помоложе.
— Зачем вам? — спросила госпожа Миллер.
— Я где-то слышал это имя, — объяснил Саша. — Хочу понять, правильно ли запомнил.
Толстой задумался.
— У меня был дядя Николай, он умер в прошлом году. А у него сын Лев, мой двоюродный брат. И у него есть маленькая дочка Соня. Моя двоюродная племянница. Но ей только пять лет.
— Софья Львовна Перовская, — проговорил Саша.
— Вы ее искали? — спросила Софи.
— Возможно, — кивнул Саша. — Алексей Константинович, можете мне о вашем кузене поподробнее рассказать?
— Лёва окончил Институт инженеров путей сообщения, служил в инспекции городских дорог, потом в лейб-гвардии адъютантом, вышел в отставку штабс-капитаном. Потом где только не служил: и по Почтовому ведомству, и по Таможенному. Сейчас вице-губернатор Пскова.
— То есть он сейчас в Пскове с семьей? — спросил Саша.
— Да, — кивнул Толстой.
— А где вы слышали про Софью Перовскую? — спросила Миллер.
Саша пожал плечами.
— Мне казалось, что это какая-то писательница или актриса. Но, наверное, я перепутал. Кстати, о писателях. Думаю, и Радищев, и Тургенев впали в одно и то же заблуждение. Тургенев решил, что его весьма умеренную книгу пропустит цензура, потому что в правительстве один за другим формируются тайные комитеты по крестьянскому делу, а у нас ничего не тайна. Но хоть не арестовали.
— Задержали, — заметил Толстой, — Месяц на съезжей, два года ссылки в своем имении. Но формально не за книгу. Я говорил тогда с вашим батюшкой, и понял, что к Ивану Сергеевичу есть и другие претензии.
— Папа́ помог? — спросил Саша.
— Да, — сказал граф. — Я сразу смог передать Тургеневу книги. Посещение на гауптвахте было запрещено.
— И потом его вытащил, — заметила Софья Андреевна.
— Со съезжей?
— Из ссылки тоже, — сказала госпожа Миллер.
— Как? — спросил Саша.
— Ходатайствовал перед Дубельтом, управляющим Третьего отделения, и графом Орловым, начальником того же ведомства, — объяснила Софи.
— Больше всего помогла доброта вашего отца, — сказал Толстой.
— Значит есть смысл его просить, — решил Саша. — Если кого-то надо будет вытаскивать, пишите сразу мне. К сожалению короткие периоды истории, когда в России не было полит… политических заключенных, можно по
