href="ch2-114.xhtml#id215" class="a">[114]. И так держал он ту бедную девушку четыре-пять лет: ни берет ее, ни дает позволения выйти замуж. Однажды позвали меня в Карнобат обвенчать одних. И спросил я, откуда та девушка. И они сказали мне, что это девушка, которую султан хотел взять себе второю женой, но дал позволение сейчас выйти ей замуж. И так привели ее сюда. И я поверил и обвенчал их. А спустя три дня узнал, что преследовал султан и хотел убить отца той девушки, а он убежал, и схватили ее брата, и били его крепко и взыскали с него пеню. И я тогда убоялся и впал в смятение большое. Потом пошел в одно село, называемое Костень[115], там только во всем Карнобатском кадилыке.[116] есть церковь, отслужить литургию в день святых апостолов Петра и Павла[117]. Пришел некий человек именем Милош и позвал меня по одному спешному делу. И встал я после обеда, и отправились мы с тем Милошем в путь. Глядим — в одном месте, немного поодаль от дороги, мужчины и женщины жнут ниву и двое турок возле них на конях. И когда приблизились мы к ним, Милош сказал: «Это здешний султан!». И бросился я поцеловать ему полу[118], а он спросил меня: «Ты этих сел поп?». Я сказал: «Да, я, — ваш раб!». А он сказал мне: «Ты венчал Кованджиеву дочерь в Карнобате?». Я ответил ему: «Я человек чужедальний, пришел сюда недавно и не знаю Кованджиеву дочерь!». А он тотчас поднял ружье свое и ударил меня прикладом два раза по плечам моим, затем навел на меня пистоль, а я, стоя близ него, схватил пистоль. А султан крикнул своему человеку: «Поскорее мне дай веревку повесить этого сводника!». И он пошел и снял с моего коня двурядный недоуздок и набросил на шею мне. И росло там дерево верба. И тотчас влез человек на вербу и потянул меня недоуздком кверху. Но так как руки мои не были связаны, я держал недоуздок и тянул его и молил султана пощадить меня. А он сидел на коне своем и крикнул Милошу с большим гневом и сказал: «Эй, иди сюда и подними этого сводника!». А Милош стал просить его за меня. А он, ударив его прикладом ружейным по лицу, рассек ему челюсть. Тогда султан обернул к вербе лицо свое, направил ружье на своего человека и крикнул ему: «Чего ж ты не тянешь веревку? Вот я сейчас сниму тебя с вербы!». Он тянул кверху, а я книзу, так как руки мои не были связаны. И когда поднял султан глаза свои кверху, Милош, товарищ мой, пустился бежать. И не было кому поднять меня. Тогда султан сказал своему человеку: «Слезай вниз, пойдем в село и там повесим его, чтобы видели его все люди!». И дали мне в руки моего коня вести за узду, а слуга поволок меня с веревкою на шее моей. А султан ехал за мною, ругал меня и говорил мне: «Если я не тебя убью, то кого ж? Будешь помнить, как венчал мою жену с гяуром!». А я молчал, потому что отчаялся в своей жизни. А когда меня вели полем, были трава и бурьян мне по колена, и не мог я идти. Сколько раз падал я, а слуга тянул веревку к себе и чуть было не удавил меня. А султан ехал вслед за мною, ругал меня и взвел курок пистоли за моей спиной, но курок не высек огня, потом снова взвел курок и пистоль выпалила. Но или не попал, или не целил в меня, потому что был пьян. А когда вышли мы на дорогу, сказал султан своему человеку: «Стой!». И мы остановились. Тогда взвел он курок ружья своего, навел его прямо на меня и сказал мне: «Гяур! Сейчас же перейди в веру нашу, потому что тотчас можешь уйти с этого света!». А я что мог сделать? От страха смертного пересохли уста мои, и не мог я вымолвить ни слова, а только сказал ему: «Эфенди, да разве можно веру ружьем давать? А ты хочешь убить попа, верно от людей похвалу хочешь получить?». А он немалое время держал ружье против меня и раздумывал. Наконец сказал мне: «Разведешь ли ты ту молодицу с ее мужем?». И я ответил: «Воистину, лишь только приду в Карнобат, разведу их!». «Клянись!» — сказал мне. А мне что было делать? От страха смертного поклялся я и сказал: «Валлаги биаллаги![119] — разведу их!». Тогда мне помог и его человек и сказал: «Эфенди, зачем ему их разводить, пусть он только отлучит их[120], и она сама убежит от него!». Тогда сказал он своему человеку: «Коли так, отпусти его, пусть идет своим путем!». И я, сев на коня, за четверть часа достиг села Сигмен, что оттуда в двух часах пути[121]. И там одним духом выпил три-четыре чашки крепкой ракии[122]. И когда сел я, охватил меня страх, и начал дрожать я, как в лихорадке. А не прошло и часа, подоспел туда и Милош и, увидав меня, удивился и пришел в ужас. И схватившись за израненное лицо свое, сказал: «Ох, отче мой, неужто ты жив? Я, убегая, все глядел издалеча на вербу — не висишь ли ты повешенный? Но тебя не было. А как грянул выстрел, я сказал себе: — Вот ушел с этого света бедняга поп Стойко!». Вот какие беды и страхи смертные пронеслись над моей головой. Вот как пострадал я за чужие грехи! И прожив там год, пошел я в Карабунар[123], провел и там год, и мирно провел. И когда ушел я оттуда, плакали христиане при разлучении со мною, хотели, чтобы пробыл я там и второй год. Но не было мне возможно остаться, потому что ушли дети наши из Котела[124] и пошли жить в Арбанаси[125], и потому имел я нужду пойти к ним.
И встал я и пошел в Арбанаси тринадцатого дня марта, и жил там до июля в праздности, в одном монастыре жил около двух месяцев[126]. И в те дни приехал врачанский епископ кир Серафим больной[127] и через малое время преставился ко господу. И прошло несколько дней, и пошел я к протосингелу[128] тырновскому киру Григорию попросить его о некоторых
