«потихоньку заживает» – я узнала об этом из переписки в соцсети, и была рада от всего сердца.
А в первый день нового года в нашем подъезде умерла соседка. То ли отравилась, то ли захлебнулась алкоголем – отнюдь не пьяница, но добропорядочная мать семейства примерно моих лет. Вечером 1 января «труповозка» увезла тело, оставив в ступоре семью: мужа, дочь-подростка и трехлетнюю малышку. Подъезд возбужденно гудел, новость доводилась до тех, кто оказался неосведомленным, и у всех на душе было пакостно.
Мать двоих детей, жившая на третьем этаже. Примерно моих лет. Новоселы переехали несколько месяцев назад, и я жену даже не слишком хорошо запомнила – миниатюрная, темненькая, она прятала глаза, бурча «здравствуйте» не людям, а лестничным ступеням.
Мы низко склоняем голову перед горем ближнего, особенно болезненно сопереживая, когда беда поражает как молния, как финский нож. И я опустила свою – поскольку поймала себя на мысли о том, что в один и тот же подъезд эта молния дважды за малое время не ударит. Жертва принесена, оставшимся позволяется жить спокойно – пока часы не пробьют полночь.
Через несколько дней я поехала в онкодиспансер на укол. У передней двери трамвая, съежившись и уставившись в никуда, сидел муж той самой соседки. Затянутый в кокон своего горя, он просто отсутствовал. Я радовалась тому, что мужчина малознакомый, что он далеко и можно не подходить, не здороваться, не выражать соболезнования… Мы вышли на одной остановке и пошли в одну сторону. Целенаправленно отстав (не подходить, не здороваться, не соболезновать…), я с легким страхом следила за тем, как человек с тоскливой спиной приближается к онкодиспансеру. …Неужели туда же?! Однако темная фигура с маленьким черным пакетом двинулась дальше, а я свернула в ворота.
Терпения вам, добрые люди
В свою первую госпитализацию, спустившись как-то раз на перевязку, я наблюдала небольшую сценку.
В отделение оформлялся мужчина лет шестидесяти, его сопровождала жена, и оба они обреченно мыкались под дверью сестринской. На лице женщины было написано откровенное горе, в глазах мокли тоска и затаенный страх. Дядечка же мужественно бодрился, держался, пытался балагурить и через какое-то время осознал, что в том нехорошем месте, куда он попал (одно только слово «онкодиспансер» чего стоит!), не так уж и страшно. Вот, глядите-ка, стоят бабки-тетки-девки пациентки, ждут перевязки, ржут, понимаешь. Медсестрички снуют, шуточками перекидываются. И с каким-то радостным недоумением мужчина выдал: «Да у вас тут весело!» А сестра, подклеивавшая анализы в его карточку, подняла голову и сказала: «А вы как думали, невесело, что ли?»
Да, наверняка бывает и невесело. Хотя моим главным открытием при знакомстве с этим мирком, вроде бы растворенным во всем остальном большом мире, но на самом деле существующем как бы за стеклом, стало понимание того, что онкодиспансер – это место для мужества и борьбы, смерти в его стенах нет. Как, впрочем, и на кладбище, там – вечность.
В следующий раз «залечь» в больницу пришлось на установку порта. Моими соседками по палате были «четырехстадницы», так с ними вообще было не кисло. Нет, Петросяна или, положим, Урганта из себя никто не изображал, просто эти женщины все про себя знали и умело лавировали в гремучем потоке меж двух порогов. На одном надпись «А сколько мне осталось?», на другом – «И хрен с ним, а там, глядишь, еще покувыркаемся». Их сосредоточенное долготерпение, сдобренное бодростью, вызывало восхищение, но вместе с тем – сомнения в истинности этого выносимого на публику равновесия. И хотя Валя признавалась, что дома-то, дома-то все по-другому, там и тоска смертная, и вытье случаются, но на людях и онкология красна.
Та же Валя с увлечением рассказывала про видную даму в розовом халате и с крупной химией на белокурой голове, которая лежала в палате напротив: «Вон, Ира Редискина идет. Мы же тут все друг друга знаем. Ей будут вырезать яичники и матку, части желудка и кишечника уже нет. Так она говорит мужу: Редискин, мол, люби меня, у меня ведь одно только сердце останется. Если ты меня не будешь любить, как же мне тогда жить? Она печет на продажу та-а-акие обалденные пирожки, в одну из прошлых «химий» всех врачей отделения угощала. Потом местная столовка у нее рецепт просила!»
Многообразие обликов, характеров и опыта – в этом суть блуждания по больничным лабиринтам. Вот что такое онкодиспансер, именно это, а не место скорби, не ад. Да и я не Орфей, а лишь одно из лиц на групповом портрете.
Разгадка жизни в том, что людям нужны люди – я подслушала эту воздушную фразу в одном превосходном британском сериале. Воистину, лучше и не скажешь.
А смерть пусть подождет.
Таинственный остров
Немножко литературовед и слегка журналист, я в каждой букве написанного мною текста ощущаю его абсолютную вторичность. Вот и прямо сейчас пишу и слышу этот унылый суфлирующий голос: «Все это где-то было…». Миллионы людей проходят сквозь те же эмоции, десятки тысяч из них принадлежат к «пишущей братии» или, как их называют британцы, «болтливому классу». Невероятно сложно не поддаться соблазнительной иллюзии, что твои впечатления могут быть полезны хотя бы кому-нибудь, и не «наболтать» на белый экран монитора очередную похожую на миллионы других историю.
Ради кого же мысли в моей голове, ритмично отсчитывавшие шаг во время ежедневных оздоровительных прогулок, все-таки получили словесное воплощение? Для кого? Для многочисленных друзей и приятелей: и тех, кто уже в курсе, и других, до которых однажды дойдет весть об осложнении в моей жизни? Пусть уж сразу получат всю информацию о моих делах из первых рук. А что? Быстро, емко и достоверно.
Неужели все-таки – эта мысль заставляет мое нутро похолодеть – ради мамы?
Или ради меня самой? Да пусть все эти тысячи написанных историй утрутся журнальной бумагой, на которой они были напечатаны, да хоть цифровым экраном! В самом деле, не психотерапевтическую группу же мне посещать, чтобы выразить свои чувства.
Когда я вернулась домой, выписавшись из палаты (она теперь навсегда в моем сердце) номер шесть, то первым делом закачала в электронную книгу «Таинственный остров» Жюля Верна. Это было простое, ничем, казалось бы, не подкрепленное желание. И лишь начав читать, я поняла, какое сообщение подсунуло мне мое подсознание. Если помните, герои верновской робинзонады в силу обстоятельств попадают на необитаемый остров и, вместо того чтобы предаваться отчаянию, начинают бешено его обустраивать, используя все свои знания о достижениях современной цивилизации. Эта книга говорила со мной
