Иван уходит, и бросилась за ним в погоню. Он бежит — она за ним, он быстрей — она не отстает, знай жарит за ним и кричит:
— Иван, отдай мою чесалку… Иван, чесалку отдай!
Видит Иван, что с ней ничего не поделаешь — прилипла, как сорочка к заднему месту. Взял да кинул камешек в реку:
— Вот твоя чесалка, ищи в воде, — а сам подался дальше.
Поповна подоткнула платье, полезла в воду и стала шарить по дну. Искала, искала, ничего нет. Вернулась домой, жалуется батьке:
— Папа, наш Иван убежал домой и унес было мою чесалку. Я увидела, погналась за ним, он бросил ее в воду. Идите искать, я все равно без нее жива не буду.
А поп не понял, про какую такую чесалку она твердит, да подумал, что Иван бросил в воду ее гребешок с бриллиантами. Забрал с собой всю семью, пошли искать. Барышни поскидали платья и в одних сорочках залезли в воду. Поп и с себя скинул всю одежду, и тоже в одной сорочке пошел искать. Все понаклонялись и цапают по дну руками. Долго они щупали дно, да никто ничего не нашел.
Поп уже уморился, аж спина заболела у него. Надоело согнувшись ходить, в глазах позеленело. Разогнулся он и стоит, а сорочка-то у него была коротковата. Меньшая поповна посмотрела на батьку, стремглав к нему побежала, да как схватит за то самое место. Тянет, как вола за веревку. Поп было испугался, глаза вытаращил и дивится. А она обрадовалась и кричит сестрам:
— Вот где Иванова чесалка, а мы ее ищем! Ишь какой папка! И не стыдно вам, взяли чесалку и молчите…
Поп подумал, что дочки с ума посходили, а потом увидел, как мокрые рубахи им животы обтянули: вот те и раз! Похоже, брюхаты дочки-то. Прикусил сам себе язык, догадался, в чем дело. Вот она какая, чесалка.
Хотел гнаться за Иваном, да уже поздно.
Вечный кормилец
Одна барыня имела обычай махаться через задницу. Когда она овдовела, завела шашни с лакеем. А у барыни той был конный завод. И вот любила она смотреть через окно, как жеребцов с кобылами случают, а сама в это время закинет платье на спину, зад оттопырит. Лакей должен был напрячь своего сафона, подойти сзади и гнать ее с тылу. Так повторялось несколько раз за день.
Прошел год, полтора. Лакей, бедолага, совсем износился, еле ногами дрыгает. Он уж и рассчитаться хотел, а она его не пускает — жалование ему дала тройное, только б делал свое дело. Лакей видит, что так просто ему не открутиться, стал думать, как бы от такой жизни избавиться.
Как-то раз пришлось ему купаться с дроворубом. Дроворуб был парняга сильный, красивый и расторопный. Увидел лакей, что у парня висит здоровый, толстый да длинный, как у доброго жеребца, и говорит ему:
— А чего, хлопче, хочешь гроши зарабатывать?
— Как так зарабатывать? Я и так зарабатываю.
— Да этот заработок — тьфу, черт знает что. Я спрашиваю, хочешь как следует зарабатывать?
— Да денег кто ж не любит? Чем больше, тем лучше.
— Ну так вот, послушай, я тебя научу.
— Похлопочи, сделай милость, с меня магарыч.
— Я тебя возьму в помощники повара. Побудешь там немного, недели две, не больше. А потом займешь должность другую, поважнее.
— Да что такое? Может, моя башка не выдержит?
— Не бойся, на эту работу ты сгодишься.
— Боязно все ж, ты скажи, в чем дело, а то я не пойду. Лучше буду дрова рубить.
— Постой, постой, не торопись, я тебе живо расскажу. Наша барыня — вдова, как тебе известно. Она меня начисто замучила — два-три раза на дню заставляет в задницу драть. Сама смотрит в окно, любуется, как жеребцы на кобыл лезут, а я ее с заду гоню. Так вот, мне это уже порядком надоело, насилу бывает раскачаю. Я уже в годах, из сил выбился, у меня уж, почитай, и не встает. А ты парень молодой, здоровый, и главное, я вижу, у тебя есть чем. Этим тебя Бог не обделил. Так вот, приходи завтра.
На другой день ранком парняга уже был на кухне. После обеда по обыкновению барыня села у окна и стала смотреть на выгон, а там как раз лошадей случали. Барыня заерзала, будто что-то колет в спину. Лакей побежал на кухню и крикнул нового помощника повара.
Парень пришел, спрашивает лакея:
— Ты меня чего звал?
— А вот что, пойдем за мной, сам увидишь.
Повел лакей повара в ту комнату, где барыня сидела. Подошли они на цыпочках поближе и смотрят. А у ней уже машина на вылете — все как на ладони видно. Задница большущая — не обхватишь, как сметана белая. Из-под нее меж расставленных ляжек две мохнатые складки свешиваются, и от них кудри вверх вьются клином вокруг розового очка. Лакею-то не в диковинку, уж и глядеть обрыдло, а парняга наш — аж затрясся, встал у него как дубина, вот-вот из штанов выскочит. Лакей и говорит:
— Лезь на нее!
— Боязно.
— Чего боишься, лезь, я тебе говорю!
— Ох, страшно, как бы в Сибирь не попасть.
— Ничего не бойся. За это я буду отвечать, коли чего не так. Раздевайся догола и вали.
У парня взыграла кровь, как в котле кипяток. Забыл он про страх, мигом разделся и кинулся к барыне. Подбежал, засупонил по самое некуда и ну ее пыжить! Она вертела, вертела гузном и сама не поймет, лакей это или кто другой вместо него. Одно чувствует — далеко смачней выходит, чем раньше, куда как слаще, да и инструмент, вроде, поболе, чем прежде ей казался: по бокам сильней дерет и вглубь дальше достает.
Не утерпела она, оглянулась. Видит, а на ней не лакей, а другой, помоложе. Протестовать не стала, даже рада, давненько так славно не выходило. Сопит, знай себе парню помогает. Дождалась барыня, пока он кончит, а потом и говорит:
— Кто послал тебя ко мне?
— Да это лакей меня пригласил. В помощники взял, а сам хочет рассчитываться.
— Ага, ну ладно. Пусть хоть сегодня идет домой, я не держу его более. Он давно просится. Теперь скажи ему, раз он нашел достойную замену, пусть приходит за расчетом. А ты оставайся у меня за лакея на его место. Жалования тебе — 25 рублей в месяц, да награда, это смотря по заслугам. Ты мне понравился, я тебя хорошо устрою.
Живо у нашего парня
