Но Юхан и Никлас не считали, что за это следует платить особо.
— А вот журавль был бы кстати, — заметил Юхан, вытаскивая из глубокого колодца ведро с водой.
— Ой, глядите, лягушонок в ведре, — завизжал от восторга Пелле. Малин жалобно вскрикнула, и Пелле удивленно посмотрел на неё
— Что с тобой? Ты не любить лягушаток?
— Люблю, но не в питьевой воде, — ответила Малин. Пелле так и подскочил.
Можно, я возьму его себе? Потом, обратившись к Юхану, сказал:
Думаешь, папа заплатил особо на лягушаток в колодце?
— Смотря по тому, сколько их там, — ответил Юхан. — если их тьма-тьмущая, то они достались папе по дешевке.
Он взглянул на Малин, чтобы посмотреть, сколько лягушек она сможет вынести, но, кажется, она даже не слыхала, о чем шла речь.
Мысли Малин витали где-то далеко. Она стояла и думала о веселом столяре и о его жене. Счастливо ли они жили в своей усадьбе? Были ли у них дети, которые потом стали лазить на боярышник и, может, иногда падали невзначай с мостиков в море? И много ли шиповника цвело в те времена на участке в июне, и так ли, как теперь, белела тропинка к колодцу, покрытая опавшими яблоневыми лепестками?
Потом она вдруг вспомнила, что веселого столяра и его жену выдумал Мелькер. Но она все-таки решила поверить в них. И еще она твердо решила: пусть в колодце бултыхается сколько угодно лягушек, пусть будет сколько угодно разбитых окон, а дом столяра ветхим-преветхим, — ничто не помешает ей радоваться и быть счастливой именно здесь и теперь. Ведь стоит лето. И пусть не кончается июньский вечер. Задумчивый и молчаливый, как сегодня. И тихий. А над причалом пусть вьются чайки. Вот одна из них вдруг пронзительно закричала. И снова наступила эта непонятная тишина, от которой даже в ушах звенит. Дымчатая сетка дождя нависла над морем. Было красиво до грусти. С кустов и деревьев осыпались капли, веяло холодком вновь надвигающегося дождя, запахами земли, соленой воды и мокрой травы.
«Сидеть на солнечной лужайке, уплетать бутерброды и наслаждаться летом», — так представлял себе Мелькер первый вечер в усадьбе столяра. Получилось несколько иначе, но все-таки стояло лето, и Малин радовалась ему. Внезапно она почувствовала сильный голод и подумала: «Как там у Мелькера дела с кухонной плитой?»
А дела шли хуже некуда.
— Малин, где ты? — кричал он, поскольку привык звать дочь на помощь всякий раз, когда у него что-нибудь не ладилось. Но Малин поблизости не было, и, к своей досаде, он понял, что остался один и ему придется выпутываться самому.
— Один на один с богом и железной плитой, которую давно пора вышвырнуть в окно, — проворчал он огорченно, но потом закашлялся дымом и не мог вымолвить ни слова. Он уставился на плиту, которая сердито окуривала его, хотя он не причинил ей ни малейшего зла, разве что затопил, бережно и осторожно. Он помешал дрова кочергой, и новое облако дыма заклубилось вокруг него. Отчаянно кашляя, он бросился открывать окна. Едва он покончил с этим делом, как дверь отворилась и кто-то вошел. Опять этот величественный ребенок, который только что стоял на пристани. С редким именем Корвен или Чёрвен, или как там ее зовут. «И похожа на аппетитную колбаску, — подумал Мелькер, — кругленькая и славная». Насколько он мог разглядеть сквозь дым, лицо, видневшееся из-под зюйдвестки, было необычайно чистое и красивое: детское лицо, широкое и доброжелательное, с умными пытливыми глазами. Свою собаку-великанище девочка привела с собой. В доме собака казалась еще более внушительной, она словно заполнила собой всю кухню.
Чёрвен из вежливости остановилась на пороге.
— Плита дымит! — сказала она.
— Разве? — горько усмехнулся Мелькер. — А я и не заметил.
Тут он так зашелся кашлем, что глаза чуть не вылезли из орбит.
— Да, дымит, — заверила Чёрвен. — Знаешь что? Может, в трубе лежит дохлая сова, у нас дома так было раз. — Пристально посмотрев на Мелькера, она лукаво улыбнулась: — У тебя все лицо в саже, ты черный, как каннибал.
Мелькера душил кашель.
— Какой же я каннибал? Салака я, да к тому же свежекопченая. А вообще мне не нравится, что ты говоришь мне «ты». Называй лучше дядя Мелькер.
— Тебя так зовут? — спросила Чёрвен.
Мелькер не успел ответить, потому что тут, к счастью, вернулись домой Малин и мальчики.
— Папа, мы поймали в колодце лягушонка, — поспешно доложил Пелле. Но в тот же миг Пелле забыл всех лягушек на свете ради необыкновенной собаки, которую недавно видел на пристани и которая теперь стояла у них на кухне.
Мелькер был обескуражен.
— Лягушонок в колодце… в самом деле? «Такая уютная дача», — уговаривал меня агент. Но он почему-то не предупредил, что здесь целый зверинец: совы в трубе, лягушата в колодце, гигантские собаки на кухне. Юхан, пойди посмотри, нет ли в спальне какого-нибудь лося?
Дети дружно захохотали, как того и ждал отец. Иначе самолюбие Мелькера было бы уязвлено. Но Малин сказала:
— Фу, до чего здесь дымно!
— Сам удивляюсь, — признался Мелькер, осуждающе указав рукой на железную плиту. — Позорное пятно на репутации фирмы «Анкарсрум». Я пошлю им жалобу… В апреле тысяча девятьсот восьмого вы поставили сюда плиту. Какого лешего вы это сделали, если она не топится?
Но его никто не слушал, кроме Малин. Мальчики столпились вокруг Чёрвен и ее Боцмана и забросали девочку вопросами.
И она охотно рассказала, что живет в соседнем со столяровой усадьбой доме. Там папина лавка. Но дом такой большой, что хватает места всем.
— И мне, и Боцману, и папе с мамой, и Тедди с Фредди.
А сколько лет Тедди и Фредди? — живо заинтересовался Юхан. Тедди, — тринадцать, Фредди — двенадцать, мне — шесть, а Боцману всего два года. Не помню, сколько лет маме и папе, но могу сходить домой и спросить, — с готовностью вызвалась она.
Юхан уверил ее, что это не так уж важно. Довольные, Юхан и Никлас переглянулись. Два мальчика — их ровесники, да еще в соседнем доме. Слишком хорошо, даже не верится!
— Что прикажете делать, если не удастся наладить, плиту? развела руками Малин.
Мелькер почесал затылок.
— Пожалуй, придется мне влезть на крышу и посмотреть, не торчит ли из трубы сова, как утверждает эта девочка.
— Ой, — заохала Малин. — Осторожнее. Не забудь, у нас только один отец.
Но Мелькер уже исчез за дверью. Он еще раньше применил возле дома лесенку, а для мужчины, даже если он не очень ловкий, не ахти каким труд взобраться на крышу. Мальчики следовали за отцом по пятам, а вместе с ними и Пелле. Даже самая большая в мире собака не могла удержать его на кухне, когда папа достает дохлых сов из дымовой трубы. И Чёрвен, которая уже определила Пелле в свои друзья, хотя он и не подозревал об этом, степенно вышла во двор посмотреть, вдруг там будет что-нибудь веселое.
