будут жить; если под себя всё подряд гребёт – значит, хозяин хороший будет, добра наживут много. Если в зеркало смотрится – значит, мало толку будет, не любитель работать; а если к водичке прикладывается – значит, выпивать будет.
В эту зиму на гаданье собирались у Оксаны. Много девчат пришло, среди них и Лиза с Нюрой. Страсти уже давно улеглись, Лиза помирилась с отцом, и всё встало на свои места. Девушки собрались в большой комнате, разложили на полу всякую всячину: и деньги, и колосья, и блюдечко с водой, и зеркало поставили, и даже гребень положили для смеху, а рядом папиросы.
Стали петухов пускать. Вот настал черёд Лизиного петуха. Лиза поставила его в круг. Он огляделся, встряхнул перьями, возмущенно озираясь по сторонам. Затем осмелел, освоился, и пошёл, важно так: сначала к зеркалу – отряхнулся, поправил пёрышки, затем сделал круг почёта, осмотрел предметы, ничем не заинтересовался, и остановился возле блюдца с водой. Да как приложился к воде: то уже он пил, как будто неделю без питья сидел. Потом вернулся к зеркалу – оправился, почистился, полюбовался на своё отражение – и опять к воде.
– Ох, – вздохнула Лиза, сгребая под дружное веселье подруг своего петуха, – только гуляки и выпивохи мне не хватало!
– Да брось, – весело сказала Нюра, – не переживай. А может, неправда всё это.
И пустила своего петуха.
Нюрын петух вспрыгнул и давай ноги разминать – видать, затекли от длительного сидения на руках у хозяйки. Затем прошёлся мимо лежащих предметов прямиком к зеркалу, увидел в нём своё отражение, нахохлил перья на голове и шее, и бросился на зеркало – стал бить и клевать, будто соперника. Нюра, видя, как её петух разошёлся, хотела его убрать, но он не дался ей в руки, чуть не клюнул её. Только повалив зеркало, немного успокоился, отошёл, напился из блюдца и стал загребать под себя всё, что видел вокруг.
– Вот это да, – шутили подруги,– ты гляди, какого мужика наметила, делового – всё собрал, что было, ничего другим не оставил.
– Да только драться мастак, – подхватывали другие, – смотрите, как зеркало уделал.
Нюра тоже веселилась вместе с подругами, но неспокойно стало на душе, тревожно. Ей бы хотелось, чтоб её петух спокойно колоски собрал и угомонился.
– Ну, что встревожилась, подруга? – спросила у неё Лиза. – Не из-за петухов ли? Ой, да глупости всё это. Забудь и не думай. – Лиза обняла Нюру. – Хочешь, пойдём домой?
– Пойдём, – охотно согласилась Нюра. – Всё равно уже веселиться не хочется, да и устала.
Девушки оделись и забрали своих петухов. Уже в дверях услышали призывы подруг: «Бутылочка, бутылочка!». Это парни присоединились к весёлой девичьей компании, и сейчас начиналось основное веселье. Но Лиза с Нюрой уже были на пути к дому.
– А пойдём к нам, чаю попьём? – предложила Лиза подруге.
– Да пойдём, – охотно согласилась Нюра. – Спать совсем не хочется, да и время ещё не позднее.
И девушки свернули направо к дому Пахоменко. В сенях на вешалке Лиза увидела чужое пальто – значит, дома тоже гости. Это была тётя Дуня – мать Нюры и Гриши.
– Доброго вечера, – поздоровались девушки.
– Как хорошо, что у вас самовар уже на столе. Мы тоже спешили к чаю, – обрадовалась Лиза.
Девчата сели за стол, на котором дымился и пыхтел самовар. Вокруг самовара стояли блюдца с чашками и тарелки с угощеньями: в одной были баранки, в другой коржики, в третьей сахар кусочками. Но были две главные тарелочки – признак изобилия и зажиточности в те времена – с вареньем: одна с вишнёвым вареньем, другая – со сливовым.
Лиза налила чай себе и подруге. Над чашками поднимался густой пар от крутого кипятка. Из чашки Лиза отлила немного чаю в блюдце. В одну руку она взяла блюдце с чаем, в другую – ложечку с вишнёвым вареньем, и с огромным удовольствием стала потягивать чай со сладостями. За окнами мороз трещит, метель завывает, а здесь тепло, уютно и так вкусно. Что ещё надо для счастья?!
– Да-а, – протянула Дуня Суботина, попивая чай из своего блюдца, точь-в-точь как Лиза и остальные, – богато живёте, хорошо. – И завистливо покосилась на щедро уставленный стол.
– Да что ты, Дуня? – ответила Поля, – живём как все. Не голодаем, и то, слава богу.
– Так мы ж работаем много, вот и есть чем кормиться, – перебил жену Павел, который был здесь же в комнате – что-то ремонтировал по дому.
– Ну что ты такое говоришь, Павел? – рассердилась Поля. – Дуня, не слушай его, он не хотел тебя обидеть.
– Да я и не обиделась вовсе, – ответила Дуня. – Просто завидую я вам. Всё у вас есть, и всё у вас хорошо. Жаль, у меня в семье не так всё благополучно.
– Да что ты говоришь такое, Дуня? – возразила Поля. – Всё у тебя хорошо: и муж, и дети. И хозяйство есть. Ты не наговаривай.
Дуня вздохнула, ничего не ответила.
– Давай лучше споём, – сказала весело Поля, чтобы переменить тему. – А ну, девки, подпевайте.
И Поля запела сочным, низковатым голосом любимую песню Лизы – «Хас Булат удалой». Лиза захлопала в ладоши и сразу же подхватила: «… бедна сакля твоя, золотою казной одарю я тебя…». Лиза с самого детства любила эту песню: мама часто пела её по вечерам, и Лиза подпевала ей звонким голоском.
Нюра с матерью тоже подхватили, и голоса этого небольшого хора слились в звучное, будоражащее кровь пение, которое заполнило весь дом, и в вечерней тишине было слышно даже на улице. Следом, почти без перерыва, пошла вторая песня, затем третья, четвёртая.
Лиза пересела к зеркалу, чтобы расчесать волосы. Она распустила причёску, перебросила косы через плечо наперёд и начала расплетать их, продолжая вместе с остальными петь. Затем она взяла гребень и стала осторожно расчёсывать прядь за прядью.
Закончили петь очередную песню, и Дуня, глядя в сторону Лизы, сказала:
– Ох, какая девка получилась! Завидная невеста. Хорошо бы её за моего Гришку засватать, а, Поля?
Поля боязливо обернулась в ту сторону, где сидел Павел, боясь, что он услышал, но его там не было – видно, вышел куда-то.
– Дуня, я бы и не против, – осторожно сказала Поля, – но ты же знаешь, как к этому относится Павел. Он не согласится.
– А что Павел? – пожала плечами Дуня, – ну не убьёт же он их, особенно, если дети любят друг друга. Ну, побесится немного и остынет.
– Любят? – переспросила Лиза, глядя на Дуню через зеркало, не поворачивая головы, и продолжая расчёсывать волосы. – А кто здесь кого любит? Моё
