О, беляшик. Кто б сомневался.
— Почему беляшик? — хмыкаю, не понимая, в чём прикол.
— Это очень занимательная история. Купила как-то на вокзале беляш. Жирно-противный такой. Меня с него стошнило. Вот и при упоминании Тимура Соко́вича меня каждый раз подташнивает, и начинается ранняя стадия гастрита.
Может, вы всё-таки встречались? Болезненное расставание и всё такое? Откуда эти неоднозначные эмоции?
— Мог бы и дальше по моим ушам ездить, — продолжает. — Зачем ты рассказал мне о споре?
— Решил быть с тобой честным.
— И в обмен на честность я обязана пустить твой язык ко мне в рот? Чтобы потешить твоё самолюбие и самолюбие твоего брата?
— Ты потешишь его самолюбие, если не разрешишь мне тебя поцеловать. Потому что он уверен, что так и будет. А вот если поцелуй состоится…
Мою мысль ловят на лету:
— Давай так. Я позволю тебе меня поцеловать. Но коньяк достается мне.
— Зачем тебе коньяк, ты же вроде как даже не пьёшь?
— Не пью. Но мне необходимо будет после поцелуя с тобой продезинфицировать свой рот.
А вот тут обидненько. Но задвину-ка я свои обидки куда подальше. Девчонке вообще рассказали, что на неё поспорили. А она ничего. Держится.
— И ещё момент. Поцелуй будет непубличный, — озвучивает ещё одно требование.
— Непубличный? А как же все поймут, что поцелуй имел место быть?
— Поймут, не беспокойся. Так что, либо так, либо катись к чёрту, а если быть точнее, к своему брату. И передавай ему большой и пламенный привет.
— Хорошо, принимаю твои условия. Все до единого.
А куда я денусь?
Лиля перекидывает волосы через плечо, сверкнув изящной, тонкой шеей.
— Тогда пройдёмте на кухню, Лиля? — указываю направление рукой. Пропускаю даму вперёд.
Демонстративно проходим по заданному маршруту, ловя напряжённый взгляд Тимура, сверлящего наши спины.
— Так всё-таки, скажи, почему ты согласилась, ведь могла меня лесом послать? — до сих пор не верю своей удаче, выпроводив из кухни тусовщиков и закрывая за ними дверь.
— Ты мне моего одноклассника напоминаешь чертами лица. Его тоже Артёмом зовут. Нравился мне он очень сильно. А мне так и не удалось с ним поцеловаться. Вот, будем считать, что, наконец, я закрою свой гештальт. Так что, Артёмка, не подведи Артёмку. Я этого поцелуя 5 лет ждала.
— Значит, нужен особенный поцелуй?
— Я бы сказала «незабываемый».
Прохожусь по Лиле взглядом сверху вниз. В голове возникает мысль. Странная. Нелогичная. Но одна деталь в её внешнем виде не дает мне покоя. — Разворачивайся, — произношу неосознанно резко.
— Эй, ты ничего не попутал?
— Пожалуйста, сделай, как я прошу. Будет незабываемо, — смягчаю интонации.
— Ты куда меня целовать собрался? В губы, не?
— В губы? А кто сказал, что в губы?
Глава 4. «Свет. Занавес. Аплодисменты»
Артём.
Замкнутое пространство кухни. Проникающие сквозь тонкие стены звуки незатейливого медлячка, как будто специально включённого погромче. Выглядывающий в окно и пробирающийся сквозь густые облака серебряный диск луны. Обстановка, нарочно не придумаешь. Во весь этот романтический флёр не вписывается только Гордеева. Точнее её, обращённый в мою сторону зрительный посыл. Сведя бровки к переносице и скрестив руки на груди, с неким подозрением и недоверием смотрит на меня.
Правильно. Я бы сам себе сейчас не доверял.
Поцелуй ты девчонку в губы. Пока «горит» зелёный свет. А то через несколько секунд он начнёт моргать, переходя в желтый. А там и до красного сигнала рукой подать. И всё. Досвидос. Лиля передумает. Прикроет лавочку неслыханной щедрости. И тебе, облажавшись, с ущемлёнными, как в старые добрые юношеские времена, амбициями придётся возвращаться в эпицентр тусовки. Сложить свою голову Тимуру на плаху позора. И по сравнению со всем этим, отслюнявливание нелишних денег за бутылку коньяка — ничтожный пустяк.
— Развернись ко мне спиной, будь добра.
— Может ещё руки за голову и ноги пошире?
— Было бы неплохо, но не в этот раз, — озвучиваю вслух неожиданно сам для себя.
Естественно, за этим следует убийственная эмоция, мелькнувшая на лице Гордеевой.
— Лиль, ты мне один раз доверилась сегодня, доверься ещё раз, пожалуйста, — снова соблюдаю вежливость в голосе.
Сомневается несколько секунд, но исполняет мою просьбу, поворачиваясь:
— Только руки не распускать. А то, сдается мне, это у вас по мужской линии передается.
Стараясь не вдаваться в подробности данной реплики, концентрируюсь на исполнении задуманного. При этом, до конца так и не понимая, что мною движет.
Приковываю свой взгляд на спине Гордеевой. Пуговицы. Эти чёртовы пуговицы на её рубашке. На фига они сзади?
Видел я в женском гардеробе и джинсы, и юбки с молнией на заднице. Намёк прозрачней некуда. Резко «вжииик» вниз и «добрый вечер».
А это что за новшество? Что за обход стереотипов? Пуговицы на рубашке сзади — всё равно, что лифчик с застёжкой спереди. Хрен догадаешься с первого раза, где это скрыто, и как к этому подступиться.
Но, с*ка, манит.
Разобраться с пуговицами легко и быстро не получится. А мне быстро и не надо. И легко не надо. Выиграть спор, конечно, греет душу и подогревает самомнение. Но если ещё в процессе и самому удовольствие получить, и девушке оказать, совместив приятное с полезным, то…
Да вы, Артём Соко́вич, романтик.
А, то. От внешности толстого мальчика я сумел избавиться, а вот идущий с ней рука об руку пресловутый романтизм искоренить из себя до конца не удалось. От этого и страдаю.
— И чего ты там ищешь? У меня на спине нет второго рта, — Гордеева врывается в мои мысли.
— Ты свой единственный рот сейчас закрой, — осекаясь, добавляю волшебное слово: — Пожалуйста.
Видимо, закрыла, раз в ответ не произносит ни слова.
— Глаза можно тоже закрыть. Будет приятно. Ну, я так думаю, — дотрагиваюсь до её волос, перекидывая их вперёд через плечо. — Ты в любую секунду можешь меня остановить, если посчитаешь мои действия неподобающими. И хрен с ним, с этим спором.
Начинаю на свой страх и риск медленно расстёгивать пуговицы. Одну за другой. Развожу ткань рубашки в стороны. Чувствую себя ребёнком, который в предвкушении разворачивает конфету. Ведь не знаешь, что там за красивым, ярким фантиком скрывается. Может, обычная карамель. Жёсткая, как камень.
