от удивления рот. Сминает губы, сплетает наши языки. Я отвечаю! Почему? С ума сошла? Или просто потому что никто и никогда меня так не целовал. Целомудренные поцелуи Вадима — не в счёт. Я цепляюсь за лацканы пиджака Ресовского, дурею от аромата его парфюма, утекаю, изменяю Вадьке.
Вокруг шумят, фотографируют, постят тут же в соцсети.
Будет скандал.
Сердце колотится так, что вот-вот выпрыгнет из груди.
Меня безжалостно хватают за волосы и оттягивают от мужчины. Он лишь на мгновение разжимает руки, но ей достаточно и этого, чтобы наброситься на меня.
— Гадина! Коза драная! Уродка! — вопит Машка и вовсю колбасит меня за волосы. Ещё немного — останусь без скальпа. Силы слишком неравны — Машка и выше, и плотнее меня. Я же — мелкая, «полтора метра в прыжке». Да ещё и тощая. Отбиться не получается.
Слава уж не знаю каким силам — нас кидаются разнимать.
Ресовский сначала опешил от такого напора Маши, но быстро приходит в себя и легко отбрасывает её прочь. Машка порывается снова ринуться в бой, но её перехватывает Макс — староста управленцев. Смотрит строго, дырку в ней прожигает.
— Пойдём-ка, дорогая, — выплёвывает он, — поговорить надо.
Макс высокий, сильный, капитан академической команды по регби. Из его хватки девушке не вырваться.
Ревущую Машку буквально уносят прочь, а Ресовский галантно протягивает мне руку.
Я ненадолго залипаю, рассматривая его ладонь — красивую, аристократическую, с пальцами, как у моих любимых персонажей аниме. Робко вкладываю в неё свою.
Ресовский помогает мне подняться.
Мне приходится задрать голову — я ему только до груди достаю. Он почти нежно проводит по скуле, на которой теперь наверняка останется синяк — Машка постаралась.
— Вы пострадали из-за меня, — говорит он, укутывая меня в бархат своего низкого, чуть хрипловатого голоса, и будто отрезая от любопытной толпы, которая продолжает нас фоткать.
Мягко отстраняю его руку:
— Я пострадала из-за собственной глупости, — разворачиваюсь, чтобы уйти, но он перехватывает меня за руку.
— Ну, уж нет. Так не пойдёт. Я должен искупить свою вину. Я отвезу вас домой.
Со всех сторон раздаются восторженные возгласы и аплодисменты.
Спектакль им, блин.
Пунцовею. Не знаю, куда деть глаза.
— Отпустите меня, пожалуйста, — прошу почти жалобно. Мне хочется убежать и провалиться сквозь землю. Сегодня интернет будет просто гудеть и взрываться. И это обязательно дойдёт до Вадима. Мне придётся оправдываться, а я ненавижу оправдываться.
— И не подумаю, — нагло отвечает Ресовский, сильнее перехватывая меня за руку. — Идёмте.
— А как же конференция? — напоминает кто-то сбоку.
Но господин олигарх лишь изволят лениво махнуть холёной ладонью:
— В другой раз, — и тащит меня к выходу, как собачонку на поводке. По обе стороны от нас идут высокие мрачные типы в чёрных костюмах — телохранители. И я ощущаю себя крайне неловко, оказавшись между ними.
— Прошу вас… — начинаю и осекаюсь, судорожно пытаясь вспомнить его имя. Чёрт, Машка же говорила! Вроде?
— Аристарх, — подсказывает он, чуть оборачиваясь ко мне и разглядывая с усмешкой.
— Прошу вас, Аристарх … — возобновляю попытку.
— Тебя, — перебивает он. — Пора переходить на «ты».
— С чего вдруг? — по лестнице вниз мы несёмся так быстро, что я едва ли не ударяюсь каждый раз в его широченную спину.
— С того, что я тебя нашёл и теперь уже не отпущу.
— Что это значит? — недоумеваю я, с трудом поспевая за его шагами.
— Это значит, Ника, — уверенно говорит он, хотя я точно помню, что не представлялась в ответ, — что ты будешь моей.
— Ваш… Твоей? Кем твоей?
— Женой, — безапелляционно заявляет он.
Резко торможу, врезаясь в него и заставляя тем самым оглянуться, выдёргиваю руку из ослабевшего захвата.
— Если это шутка, то очень неудачная.
Он рассматривает меня с явным интересом, как диковинную зверюшку:
— Я похож на шутника? — спрашивает вкрадчиво.
Мотаю головой:
— Нет, разумеется, нет…
— Но вот и не спорь со мной, — уже куда резче, чем прежде, говорит он. — И если будешь упрямиться — взвалю на плечо и унесу попой кверху на глазах у всей Академии.
Густо краснею:
— Да что вы… ты… себе позволяешь!
— Всё, что хочу, — ухмыляется этот наглец и снова пытается взять меня за руку.
Отвожу руки за спину.
— И всё-таки — что происходит?
— Ника, у меня нет времени на препирательства с тобой. Нам нужно ехать в ЗАГС и подавать заявление.
— У меня вообще жених есть. И замуж я не собираюсь. Тем более — за тебя.
Внутри всё не просто кипит — клокочет, как вулканическая лава.
— Уймись! — одёргивает он меня почти зло. — Я вывалил за тебя приличную сумму твоим родителям.
Родителям? Моим удочерителям. Когда Элина Сергеевна и Мирон Михайлович пришли в приют забирать меня — цели у них были весьма конкретные. Они их даже не скрывали.
Осмотрев выставленных девочек требуемого возраста, Элина Сергеевна кивнула на меня и заявила:
— Эту возьмём. Рыжие, говорят, к деньгам.
— Дорогая, — робко, как обычно, поправил её Мирон Михайлович, — по-моему, там имелись в виду кошки.
— Да? — вскинула идеальные брови нафуфыренная дама лет тридцати пяти. — Не важно, я чувствую, эта девочка ещё принесёт нам дивиденды.
Так они и удочерили меня.
Я никогда не звала их «мамой» и «папой». Потому что люди, которых я называла так тепло, погибли в автокатастрофе, когда мне было всего пять.
С семи — я в семье Зайцевых. Я росла, зная, — единственная моя ценность в том, чтобы привести в дом богатого зятя. Именно поэтому Элина Сергеевна и засунула меня в Академию.
«Там же управленцы!»
Этого оказалось достаточно для выбора учебного заведения. Единственное, что мне удалось, — отбить будущую специальность. Элина Сергеевна скрепя сердце согласилась.
И вот теперь… теперь она осуществила свою мечту в жизнь — продала меня. Ресовскому. Дорого.
Меня душат
